Будь моим гостем

Найт Дэймон

Это несущественно.

В любом случае пора выбираться из этого поганого кабака.» Разбей зеркало «. Вот это правильно! Он взял бутылку с пластиковым горлышком, все еще тяжелую, так как он глотнул из нее всего только четыре раза, и запустил ее в красивую звезду из белого стекла. Среди бутылок пошло как бы эхо от трескающегося льда: цок-цок-цок… Он увидел, что все головы в комнате как по команде повернулись в ту сторону. И это было то, что надо. Он покинул это место, довольный тем, что всегда находится словно в островке чистого пространства посередине толпы, куда бы он ни направлялся. И мокрая после дождя улица была все такой же темной

в промежутках между холодными фонарями, и такой же убогой и тоскливой, как была она и раньше.

Пусть себе ломают головы.

Он шел по улице, заглядывая в бары, но в них во всех висели уже разбитые зеркала; так он помечал их, чтобы не заходить в один и тот же паршивый кабак дважды. Если они вешали новое зеркало, ну что же, он мог пропустить у них несколько стаканчиков и опять разбить зеркало. Но потом они стали просто снимать разбитые зеркала и не вешать новых, и ему стало не хватать баров.

Варьете через дорогу было закрыто; это было то самое, в котором он прошлый раз бросал яйца, а затем пришел на следующий вечер и лил зельтерскую воду на девочек и бесчинствовал, потому что они должны были показывать что-нибудь лучшее, а не это поганое, неряшливое представление. Варьете, расположенное выше на квартал, все еще работало, но он видел их представление и оно было ненамного лучше. Мир катится собакам под хвост. Варьете с тремя дряблыми стриптизерками, из которых каждая настолько стара, что годится следующей в матери, господи Боже! И крошечная порция виски за полдоллара. А вот раньше можно было заплатить никель и глотать прямо из шланга, и человек, который умеет задерживать дыхание, мог отвалиться от шланга только будучи уже в доску пьяным. И не с кем завести честную драку.

Он прошел мимо двух полицейских, идущих парой и свирепо смотрящих в другую сторону, а затем через полквартала еще мимо двоих. Здесь располагался магазин, в котором продавали грязные журнальчики, сейчас он был заперт на висячий замок. Здесь он учинил бумажную снежную бурю. А вот магазин пластинок, в котором он разбил все пластинки. На окне ломбарда были закрыты ставни, а было время, он видел здесь наручные часы, как раз такие, как хотел, и где, к черту, эти часы теперь? Он ощупал свое костистое запястье. Ничего нет. Он, наверное, бросил их в канализационный люк или еще куда-то.

Забавляются. В этом чертовом городе никогда не было ничего хорошего. Кучка откровенной деревенщины в цветных рубашках – дай десятицентовик за большинство из них, еще получишь два цента сдачи. Лучше всего было махнуть на каботажном судне во Фриско или Сиэтл.» Как теперь насчет киностудий? Пойдем-ка посмотрим на звездочек…»

Нет. Думаете, я не знаю, когда это не мои мысли, а ваше нашептывание? Вам не нравится, что я делаю, так убирайтесь к черту, куда угодно – я больше не запоминаю ваших имен. Что я вам – вшивая транзитная гостиница?

Да.

Дешевая гостиница? С грязью в дюйм толщиной на старых кривых перилах и чертовски ободранными обоями, и с запахом тараканов?

Да, да. Вот, что я такое. А вы все – куча бездельников, еще худших, чем я.

« Если бы не этот карантин, он мог бы многое сделать, однако он здорово…»

В этих словах нет смысла. Если это не вы, парни, устраиваете карантин, то кто тогда?!

Молчание.

Они не ответят. Боятся чего-то. Упрямые. Нецензурным на вас. Теперь ссорятся друг с другом, как всегда, пятнадцать или двадцать, все сразу, прямо сводят человека с ума, если человек

не постарается хорошенько, чтобы не слушать их. Накипь мира. Накипь мира.

Кип услышал резкий голос, поющий что-то, и уловил мелькание чего-то покрытого серебряными блестками впереди на улице. Этот кто-то шатался на ходу и пел:»…Хорошая девчонка, как…» Это, должно быть, Нэнси, а ему прямо сейчас не хотелось видеть Нэнси. Да и вообще, сколько можно? Он и так навидался Нэнси слишком много. Кип повернул направо за угол и пошел в темноту. Постепенно толпа рассосалась, и звук его одиноких шагов отражался от стен домов под холодной звездой.

И он опять начал слышать голоса.

Кип увидел свет и пошел на него. Это была пустая бильярдная, где четверо парней играли в карты под одинокой лампочкой без абажура. Он некоторое время развлекался тем, что давал непрошеные советы, которых все равно никто не слушал. Но игра была бестолковой, парни играли на пять и десять центов, карты двигались медленно, поэтому он решил оживить игру. Сдающий карты снес туз, а у толстогубого коротышки слева как раз были тузы.

Итак, Кип вынул туза из сброшенных карт и положил его обратно на самый верх колоды. Когда тузы выиграли, то была прелестная пятиминутная стычка, которая закончилась тем, что сдающий оказался на толстогубом, сдавив его до посинения. Но тут остальные два парня растащили их в стороны и увели толстогубого, а сдававший пнул ногой стул, потом закрыл дверь и пошел наверх, оставив Кипа наедине с бильярдными столами, напоминающими покойницкие столы в прозекторской и производящие гнетущее впечатление в свете голой лампочки.

Кип стал бросать бильярдные шары в стеклянные квадраты двери, пока не пробил достаточно большую дыру, чтобы выйти на улицу. Выйдя, он попробовал запеть, но это был слишком одинокий звук. А голоса начали беспокоить его вновь.

Затем на протяжении нескольких скучных кварталов не было ничего интересного, пока он не набрел на магазин ювелирных изделий с освещенной витриной; он был закрыт, в нем никого не было, но прямо рядом с ним находилась дверь с тусклым фонарем, горевшим над вывеской, на которой было написано: «Мадам Райма» и он мог видеть за окном движущиеся тени. Кип взбежал в спешке по ступеням, дверь оказалась незапертой, он вошел.

Кто-то двигался по комнате, гася все лампочки, пока не осталась гореть всего одна лампочка мощностью 40 ватт в старинной лампе с голубым шелковым абажуром, стоящая прямо возле женщины, которая сидела, откинувшись, в кресле. Ее подбородок был поднят, глаза закрыты. В помещении находились и другие люди, мужчины и женщины, около полудюжины, но они все сидели спокойно.

Кип уже собирался уйти, когда вдруг женщина в кресле начала стонать и брызгать слюной, медленно поднимаясь с кресла, пока тощий парень, который гасил лампочки, не подошел к ней и силой не усадил ее обратно. Через минуту она успокоилась.

– Кто здесь? – спросил тощий парень.

– Твикси, – сказала она тонким свистящим сопрано и захихикала.

– Есть ли здесь еще кто-то, кто хочет говорить с нами?

– Да. Их много.

Старая брехня. Гипноз для наивных дурачков. Интересно понаблюдать, как они это проглотят!

Теперь женщина говорила низким мужским голосом.

– Тут все другое, Дотти. Нет возможности рассказать тебе – я не могу сделать так, чтобы ты поняла. Но твоя мать и я очень счастливы, очень счастливы. Когда-нибудь мы все будем вместе и тогда ты увидишь…