«Будет жить!..». На семи фронтах
Шрифт:
В общем, картина представилась безрадостная.
— Конечно, одним батальоном не справиться, — подытожил железнодорожник. — Поэтому в ближайшее время мы направим сюда военный мостопоезд, который изготовит фермы вместо подорванных.
Прежде чем принять окончательное решение, поинтересовались у старожилов, как ведет себя река в дни весенних паводков. Они нас успокоили, заверив, что весенний паводок в верховьях Кубани прошел и большего подъема воды можно не ожидать. Таким образом, способ восстановления опоры был утвержден.
Уже во второй половине дня батальон приступил к расчистке русла реки от обрушившихся пролетных строений и к подготовке материалов для шпальной клетки. Но оставалась еще одна важная задача:
Когда-то здесь была прекрасная двухпутка, но теперь не осталось в целости ни одного рельса, ни одного стрелочного перевода. Надо отдать фашистам должное: разрушать чужое они любили и делали это с величайшим мастерством. Каждый рельс был перебит не менее чем в трех местах: на концах и в середине. У немецких саперов для этих целей имелись специальные подрывные патроны: четырехсотграммовая толовая шашка с прикрепленной к ней магнитной пластинкой. В шашку заранее заделывалась стандартная немецкая зажигательная трубка с терочным воспламенителем. Магнитная пластинка прочно удерживала шашку у шейки рельса, и, чтобы сработал заряд, саперу оставалось только дернуть за кольцо воспламенителя. На установку патрона требовались секунды времени. Такими устройствами группа немецких саперов в 3–5 человек за светлое время дня могла разрушить до 10 километров путей, что они успешно и делали.
Даже не верилось, что это изрытое полотно, искромсанное, изломанное железо можно снова заставить служить людям. Работы предстояло очень много. Отделить от шпал изуродованные рельсы, снять с них исковерканные накладки, обрубить у каждого рельса по два зазубренных взрывами конца, рассверлить в каждом рельсе не менее восьми отверстий под соединительные болты и с помощью костылей или крепежных шурупов снова прикрепить рельс к шпалам, после чего стыки вновь скрепить новыми накладками.
Работа трудоемкая и сложная даже для опытных путейцев, а ее предстояло выполнять людям, многие из которых и железную-то дорогу увидели лишь на войне. Кроме того, явно не хватало рельсов и шпал. По моим расчетам выходило, что мы можем восстановить лишь одну колею, а шпалы со второй использовать на восстановление моста. Начальство одобрило эту идею. Оставалось раздобыть необходимый железнодорожный инструмент и тонны крепежных материалов. Но где?
— С этим мы тоже поможем, — пообещали железнодорожники. — Готовьте заявку. Но подумайте, может быть, вы можете что-то изготовить и сами?
— Часть поковок мы могли бы сделать, — сказал Шагин, — ну а также скобы и некоторый другой легкий крепежный материал.
Оставалось продумать, как выровнять промежуточную опору. Взрывом у нее так отрубило верх, что она торчала, будто скала с острой вершиной. Нам же нужна была ровная площадка для установки на ней шпальной клетки. Ни кайлом, ни отбойным молотком этот бетонный монолит не взять. Оставалось одно: хорошо рассчитанный небольшой взрыв. Быстро прикинув, сколько на это потребуется времени, высказал это предложение коллегам, которые меня поддержали. На следующий день я засел за расчеты величины заряда и мест устройства взрывных колодцев, а батальон Шагина полностью включился в работу.
К вечеру прибыл обещанный железнодорожниками военный мостопоезд. Теперь мы были полностью обеспечены металлическими профилями, крепежными материалами. Путейцы из команды мостопоезда организовали обучение наших саперов приемам правильной обрубки концов рельсов и забивки костылей в шпалы. Лязг и скрежет металла, звонкие удары кувалд разносились по всей округе. Зато спустя несколько дней наши саперы могли всего двумя-тремя ударами по зубилу перерубить рельс и так же лихо вогнать костыль в шпалу по самую головку.
Исходя из гражданских мерок, даже представить трудно, какой огромный объем работ предстояло выполнить всего за десять дней. Справиться с этим мы могли только благодаря четкой организации и, разумеется, военной дисциплине. Работы велись, по сути, днем и ночью: в две смены по десять часов в каждую. Из этого времени один час отводился на подготовку рабочих мест, расстановку людей по объектам и инструктаж, полтора часа на перерывы для приема пищи. В темное время суток места работ освещались прожекторами и кострами. Прожекторами, имевшимися на мостопоезде, освещался в основном мост — объект номер один. Хотя погода большее время стояла ненастная, мы все же выделили специальных дежурных, наблюдавших ночью и за воздухом.
Шагину не хотелось отвлекать людей, как он выразился, «на чепуху», и я понимал его — рабочих рук и без того не хватало, однако на выделении дежурных я настоял, и противник не замедлил подтвердить мою правоту. Уже через сутки над нами закружилась немецкая «рама», а вслед за ней и «мессершмитты», обстрелявшие нас из пулеметов. Стало ясно, что гитлеровцы постараются помешать восстановлению моста.
Вскоре для прикрытия наших работ были установлены несколько зениток и пулеметов, а в воздухе в дневное время стали дежурить наши истребители, не допуская появления над нами непрошеных гостей.
Учитывая важность объекта, к нам чуть ли не ежедневно наведывалось начальство. Хвалили нас редко. Однако помогали хорошо, обеспечивая всем необходимым в короткие сроки. А это в то время было самым важным.
И все-таки мы не укладывались в сроки. Это послужило причиной замены командира батальона майора Шагина. Его отозвали, и, пока не прибыл новый командир, командовать батальоном фактически пришлось мне.
Трудностей встречалось немало. В один из дней не подвезли крепежный материал. Изыскивая его, пришлось направлять представителей на ближайшие станции и разъезды.
Улучшилась погода, грунт оттаял, и вскоре удалось завершить выкладку шпальной клетки. В подразделениях развернулось социалистическое соревнование. «Молнии» извещали о выполнении графика, называли наиболее отличившихся. Благодаря принятым мерам удалось несколько сократить отставание, но в график мы так и не вошли: последний, так называемый серебряный, костыль был забит на два дня позже намечаемого срока. На открытие движения прибыли полковник Визиров, другое начальство. Я доложил о готовности объекта к эксплуатации. Первым должен был пройти пробный поезд в составе паровоза и трех платформ, груженных балластом. Небольшой состав уже подходил со стороны Невинномысска. Паровоз сердито выбрасывал из трубы клубы черного дыма. Оба берега Кубани были усеяны народом: собрались и солдаты, и местные жители. Перед самым мостом состав остановился. Машинист ждал сигнала к движению.
— Фомин, — скомандовал полковник Визиров, — быстро под мост! Ваше место там!
Я, выполняя приказ, спустился по откосу вниз и по переходному настилу перебрался на выступающую из воды часть старой промежуточной опоры, С нее поднималась шпальная клетка. Здесь же находилось примитивное устройство для замеров величин просадки конструкций моста под нагрузкой. Над головой висели металлические балки пролетного строения.
Через решетчатые переплетения балок виднелось голубое небо. Но вот справа оно постепенно стало закрываться чем-то темным, и я не сразу догадался, что на мост медленно вползал состав. Когда он повис надо мной, шпальная клетка, просев, громко затрещала. Противно заскрежетали и стальные конструкции. Не совсем приятное впечатление. Я невольно втянул голову в плечи и едва поборол желание бежать. Между тем паровоз, осторожно пыхтя и роняя раскаленные кусочки шлака, медленно двигался по мосту, таща за собой тяжелые платформы. Снизу хорошо было видно, как поезд уходит на вторую половину моста. Скоро сквозь пролеты снова засияло голубое небо. Только тут вспомнил об указателе просадок: его стрелка почти дошла до красной контрольной черты. Значит, еще оставался запас прочности.