Будни и праздники императорского двора
Шрифт:
В тот день Михайловский замок был открыт для публики, которая могла любоваться роскошью и изяществом вновь воздвигнутых чертогов. Оштукатуренные стены еще не высохли. Стоял густой туман, который не могли рассеять тысячи восковых свечей. Императорская чета переехала в Михайловский замок в 7 часов утра 1 февраля 1801 г. Через несколько дней там собрались все члены императорской семьи. Барон Г. Гейкинг описывает неудобства жизни в недостроенном Михайловском замке:
Н. Андреев. Освящение церкви Архангела Михаила
«Стены еще были пропитаны такой сыростью, что с них всюду лила вода; тем не менее они были уже покрыты великолепными обоями… Императрица схватила в сырых покоях лихорадку, но не стала жаловаться на это; а как великий князь Александр, так и весь двор страдали сильным ревматизмом» [573] .
Самым насыщенным из последних дней Александра I в Санкт-Петербурге перед его отъездом в Таганрог, стало 30 августа (12 сентября) 1825 г., день его тезоименитства. Он посетил в этот день Казанский собор, Александро-Невскую лавру, присутствовал на церемонии освящения Михайловского дворца, принадлежащего младшему из его братьев Михаилу. В записках великого князя Николая Павловича упоминаются эти события: «30-го августа был я столь счастлив, что государь взял меня с собою в коляску, ехав и возвращаясь из Невского монастыря, государь был пасмурен, но снисходителен до крайности… Обед был в новом дворце брата Михаила Павловича, который в тот же день был освящен. Здесь я простился навсегда с государем, моим благодетелем, и с императрицею Елисаветой Алексеевной» [574] .
Из других аналогичных обрядов отметим обряд освящения дворца великой княжны Марии Николаевны в Сергеевке 24 июня 1842 г., в котором приняли участие: Николай I, императрица Александра Федоровна, Мария Николаевна,
Большую роль в жизни царской семьи и после восстановления Зимнего дворца продолжала играть церковь Аничкова дворца, которая переосвящалась три раза. Первый раз – во имя Воскресения Слывущего 1 августа 1751 г. в присутствии императрицы Елизаветы Петровны. В 1794–1796 гг. храм переделал архитектор Е. Т. Соколов. В 1810 г. к свадьбе Екатерины Павловны с принцем Ольденбургским интерьеры реконструировал Л. Руска, и церковь переосвятили второй раз во имя Св. Георгия. В 1817 г. при великом князе Николае Павловиче церковь стала во имя Св. Александра Невского. С 1837 г. настоятелем храма был протоиерей Иоанн Григорович, известный своими историческими трудами. По воспоминаниям Ольги Николаевны, царская семья и ближайшие придворные переселялись в Аничков дворец на Страстную неделю. Здесь говели, исповедовались и причащались. В этой церкви часто венчались чины двора, в том числе – фрейлины. Позднее, при великом князе Александре Александровиче, в 1865–1866 гг. церковь была оформлена по проекту И. А. Монигетти в романо-византийском стиле [575] .
В Таврическом дворце весной 1793 г. в западном флигеле была устроена походная церковь во имя Св. Екатерины. Она действовала во время пребывания во дворце Екатерины II. 25 апреля 1795 г. в этой церкви в присутствии императрицы состоялось венчание дочери жившего с 1795 г. в Таврическом дворце А. В. Суворова Наталии и графа Николая Александровича Зубова, одного из братьев Зубовых, причастных к убийству Павла I. К 1803 г. церковь была отделана по проекту Л. Руска. По указанию Александра I были изготовлены золотые сосуды и парадные облачения священников. Поскольку во дворце жил и Н. М. Карамзин, то здесь же в 1826 г. был выставлен и гроб с его телом. В 1829 г. в церкви был установлен новый резной иконостас, выполненный по эскизу В. П. Стасова. Иконы были кисти А. Е. Егорова, Ф. П. Брюллова и др. Тогда церковь была переосвящена во имя Воздвижения Креста Господня. Два десятилетия (в 1835–1855 гг.) настоятелем храма был протоиерей Герасим Павский.
Для священника, переведенного на эту должность за либеральные идеи, с должности священника Придворного собора и должности наставника цесаревича, это было понижением статуса.
Церковь в Елагино-островском дворце при Марии Федоровне находилась на третьем этаже, под куполом; вновь освящена 18 июля 1822 г. Иконостас по рисунку Росси вырезал Ф. Степанов, иконы написал Виги. Вдовствующая императрица самолично с придворными дамами вышила для церкви образ Богоматери по рисунку Рафаэля. Постоянного притча в этой церкви не было, так как жизнь во дворце протекала обычно летом. На большом лугу перед дворцом в день св. Захарии и Елизаветы молебном начинался праздник Кавалергардского Его Императорского Величества полка.
Н. Ф. Реймерс. Портрет Г. П. Павского. 1835 г.
В Гатчинском дворце в Кухонном каре с 1797 г. упоминается церковь во имя Святой Живоначальной Троицы. Сохранился рисунок церкви 1798 г. в разрезе [576] . Здесь осенью 1799 г. Павлу I были переданы мальтийские святыни: Филермская икона Божией Матери, части древа Креста Господня и Десницы Иоанна Предтечи. Ими во время венчания Елены и Александры Павел I благословил дочерей. После перестройки Кухонного каре освящение новой церкви состоялось 23 мая 1849 г. Ее могли посещать только придворные кавалеры и придворнослужители [577] .
Но наиболее грандиозным и красочным зрелищем было освящение восстановленного после пожара Зимнего дворца. Вечером 17 декабря 1837 г., когда императорская семья была в Большом театре, в Зимнем дворце произошел пожар. Узнав о начале возгорания, первым уехал Николай Павлович, за ним последовала Александра Федоровна. Через несколько дней Долли Фикельмон записала в своем дневнике: «…Императрица вместе с дежурившей в тот день сестрой (Катрин Фикельмон. – А. В.), уехав со спектакля, сама стала упаковывать самые дорогие вещи и документы. Она оставалась насколько было возможно, в своих покоях, которые так любила!.. Эрмитаж был спасен благодаря хладнокровию Императора» [578] . Он приказал, в частности, заложить кирпичом дверные проемы, соединявшие дворцовые помещения с собственно Эрмитажем.
Огонь бушевал в течение 30 часов, до 19 декабря. Сгорела вся внутренняя часть дворца, но удалось отстоять Эрмитаж. Отныне история Зимнего дворца делилась на «допожарный» и «послепожарный» периоды. Для восстановления Зимнего дворца была создана Комиссия во главе с министром императорского двора князем П. М. Волконским. Уже 29 декабря 1837 г. вышло Положение о Комиссии, учрежденной при Кабинете Его Величества для возобновления императорского Зимнего дворца [579] . Непосредственно восстановительными работами руководил генерал-адъютант П. А. Клейнмихель. Членами комиссии были: генерал-лейтенант А. Д. Готман, директор Александровского чугунолитейного завода М. Е. Я, управляющий казенными мастерскими Н. К. Кроль, архитекторы В. П. Стасов, А. П. Брюллов, А. Е. Штауберт и К. А. Тон. Членами комиссии на первом заседании 21 декабря 1837 г. было предложено восстанавливать в прежнем виде только парадные залы.
Следует иметь в виду, что еще до пожара 1837 г. большая часть помещений дворца утратила свою первоначальную барочную отделку. За исключением Большой парадной лестницы, Большой церкви (Собора), Малой церкви и огромных сводчатых коридоров первого этажа с колоннами, сохранивших барочную отделку Растрелли, все остальные помещения в конце XVIII в. сначала Ж.-Б.-М. Валлен-Деламотом, Ю. М. Фельтеном и И. Е. Старовым, потом Д. Кваренги были переделаны в стиле классицизма. Комиссия решила, что восстановлению по проектам архитектора Растрелли с соблюдением облика и интерьеров здания, существовавших до пожара, подлежат только парадные залы Зимнего дворца. Князь П. М. Волконский предписал хранителю картинной галереи Эрмитажа Ф. И. Лабенскому собрать и доставить «все картины, писанные по временам, с изображением разных комнат Зимнего дворца». Несколько из найденных картин были доставлены в Комиссию для возобновления Зимнего дворца и, очевидно, служили источником при восстановительных работах [580] .
Восстановление в кратчайшие сроки в новом великолепии Зимнего дворца породило немало слухов. Самый яркий образчик таких брюзжаний – явная «утка» в книге де Кюстина «Россия в 1839 году». Приведем почти полностью этот фрагмент, за исключением упоминания о «ледяных колпаках» на головах рабочих: «Для того чтобы закончить этот труд в срок, определенный императором, потребовались неимоверные усилия: внутренние работы велись во время страшных морозов; стройке постоянно требовались шесть тысяч рабочих; каждый день уносил с собой множество жертв… Меж тем единственной целью стольких жертв было удовлетворение прихоти одного человека!..В дни, когда мороз достигал 26, а то и 30 градусов, шесть тысяч безвестных, бесславных мучеников, покорных поневоле, ибо покорность у русских – добродетель врожденная и вынужденная, трудились в залах, натопленных до 30 градусов тепла, – чтобы скорее высохли стены. Таким образом, входя в этот роковой дворец, ставший благодаря их подвигу царством суетности, роскоши и наслаждений, и выходя оттуда, рабочие становились жертвами пятидесятиградусного перепада температур… С тех пор, как я увидел этот дворец и узнал, скольких человеческих жизней он стоил, я чувствую себя в Петербурге неуютно. За достоверность своего рассказа я ручаюсь: я слышал его не от шпионов и не от шутников» [581] .
Во всем этом описании достоверно лишь то, что Зимний дворец действительно хорошо протапливали. Сам Николай Павлович в письме к наследнику Александру писал 20 ноября (1 декабря) 1838 г.: «…потом зашел в Зимний, в котором топка доходит до 30 градусов для просушки и очень удачно» [582] .
С легкой руки маркиза де Кюстина слухи о больших жертвах при восстановлении Зимнего дворца получили широкую огласку. Вероятно, заезжего путешественника подвели недобросовестные информаторы. Возможно, такие слухи действительно были распространены. Однако подобные обстоятельства не вписываются в практику дворцового строительства при Николае I в целом и восстановления Зимнего дворца в частности.
Николай Павлович внимательно относился к нуждам сезонных рабочих-отходников и постоянных рабочих на предприятиях, особенно Москвы и Санкт-Петербурга. Он думал не только о положении крестьян, опасаясь массовой пауперизации и ужасов новой пугачевщины, но и о возможных волнениях рабочих. Этот момент можно объяснить в какой-то степени, как писал один из историков 1920-х гг., надвигающимся на Европу «призраком социализма» [583] . Но, из каких бы побуждений император ни проявлял заботу о рабочем населении столицы, факт остается фактом.
Как свидетельствуют архивные документы, ни один из несчастных случаев при возобновлении Зимнего дворца, в первую очередь со смертельным исходом, не остался без расследования. Документально удалось установить только один случай, связанный с печами. Почувствовал себя плохо находившийся у временных железных печей малолетний крепостной Шереметевых Иван Егоров. Он был отправлен сначала во временный лазарет при Зимнем дворце, а затем – в больницу, где скончался 23 февраля 1839 г. от «нервической горячки» [584] . По неизвестным причинам 3 мая 1839 г. скончался крепостной крестьянин Ямбургского уезда помещика Блока Макар Федотов [585] . В основном в документах зафиксированы относительно немногочисленные несчастные случаи. Это были неизбежные при таком большом строительстве травмы, в том числе и со смертельным исходом, – от падения со строительных лесов и разных происшествий. В частности, 13 августа 1838 г. произошла авария – металлические шпренгели потолка повалились, погибли 3 человека [586] .
Следует отметить, что семьям погибших оказывалась помощь, и весьма существенная. Так, семье мещанина П. С. Антропова из Торжка в октябре 1838 г. было выдано единовременно из сумм на строительство Зимнего дворца 500 руб., а также назначен пенсион по 300 руб. в год ассигнациями находившимся ранее на его иждивении матери 70 лет, вдове 37 лет и «убогому» брату 50 лет. Вдове крестьянина Калужской губернии Андрея Лгунова 5 декабря 1840 г. также был выдан пенсион в 300 руб. ассигнациями [587] . Судя по всему, это было нормой. Если учесть, что среднестатистические расходы на питание одного работника в 40-х гг. составляли в пересчете на ассигнации около 15 руб. в месяц или 180 руб. в год (соответственно около 3 руб. и 36 руб. серебром) [588] , то пенсион в 300 руб. ассигнациями можно считать достаточно щедрым.
Известно также, что во время осмотра работ в Зимнем дворце 17 сентября 1838 г. Николай Павлович увидел железные печи с трубами и, уже зная о слухах в городе, заявил: «Жизнь последнего из моих подданных мне дороже, потому что считаю себя отцом всех; я приказываю следить и заботиться о здоровье рабочих, лучше прождать десять лет возобновления дворца, чем знать, что оно куплено ценою жизни одного из этих молодцов» [589] . Характерен в этом отношении и другой эпизод, рассказанный А. В. Эвальдом. Когда Николай I узнал, что архитектор, восстанавливающий флигели Гатчинского дворца, заставляет рабочих для экономии средств и просушки стен спать в сырых комнатах, он приехал в Гатчину, взял архитектора за ухо и провел его по всем комнатам, где спали рабочие. Карьера архитектора на этом закончилась [590] .
Из Ротонды можно выйти в Арапскую столовую или Темный коридор и через него пройти в Малый фельдмаршальский зал или выйти на Церковную лестницу и по ней подняться в так называемую Малую придворную церковь [591] . Малая придворная церковь во имя Сретения Господня создана мастером А. Джани и освящена в 1768 г. Она была уничтожена пламенем во время пожара 1837 г. и была восстановлена архитектором В. П. Стасовым. Иконостас был исполнен резчиком Василием Бабковым, наиболее сложные лепные украшения сделаны из папье-маше. Обрамленный плетенкой плафон в центральной части потолка был написан Н. А. Майковым по эскизу художника Т. А. Неффа.
В письме к сыну Александру от 31 января (12 февраля) 1839 г. Николай I, побывав в Зимнем дворце, писал: «Малая церковь совсем готова. Она прекрасна, и мне кажется, совершенно сходна с прежней. В четверг, ровно после 77 лет ее первого освящения, сбираемся ее вновь освящать» [592] . На следующий день, 1 (13) февраля, Николай Павлович снова посетил Зимний дворец и добавил: «…все готово в Малой церкви к завтрашнему освящению. Церковь удивительно хороша, все образа Неффа отлично хороши и доказывают его необыкновенный талант» [593] . Малая церковь была освящена 2 (14) февраля 1839 г. в храмовый праздник Сретения Господня [594] .
На следующий день, продолжая письмо к наследнику, Николай Павлович эмоционально писал: «Бог сподобил нас сегодни, т. е. вчера, освятить Малую нашу церковь! <…> Началась служба в присутствии вторых чинов двора и всего моего штаба; освящал Киевский митрополит и потом служил обедню, все продолжалось 2 часа 5 минут. К обедне приехали Мама с Олли и Кости. Был и М. П. Признаюсь, не мог удержаться от слез; и на этот раз слез радости и умиления!» [595] Церковь освятил митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Амфитеатров). Накануне состоялось всенощное бдение, на котором присутствовали князь П. М. Волконский, архитектор B. П. Стасов, некоторые камергеры. Николай I был в тот вечер на маскараде в театре и вернулся только в 2 часа ночи уже следующего дня.В Зимнем дворце рядом с Пикетным (Гренадерским) залом находилась так называемая Предцерковная комната с интерьером в стиле барокко. Потолочный плафон с изображением в перспективе балюстрады и облачного неба с летящими херувимами был выполнен живописцем A. И. Соколовым. Отсюда, из Предцерковной комнаты, приходившие на службу попадали в притвор ослепительно-величественного Большого придворного собора. Придворный собор, освященный во имя Образа Спаса Нерукотворного 12 июля 1763 г., считался прежде одним из лучших творений Франческо Бартоломео Растрелли [596] . Во время пожара Большой собор был лишь немного поврежден, а иконы и церковные ценности спасены солдатами. Николай I решил воссоздать собор в его первоначальном виде. При реставрации собора архитектор В. П. Стасов сохранил прежний барочный стиль отделки его интерьера, но снял плоский потолок, который раньше закрывал купол. Фигуры кариатид над колоннами и статуи, украшавшие иконостас, были выполнены в технике папье-маше B. Демут-Малиновским и другими скульпторами. В двухъярусном иконостасе установили старые, спасенные образа. Стены украсили картины художника Т. А. Неффа.
Это об этой церкви упоминал великий князь Александр Николаевич в письме к отцу из Рима от 11 (23) декабря 1838 г., сравнивая подлинные лоджии Рафаэля в Ватикане с более тусклой живописью копий в Зимнем дворце: «…размеры галереи те же, так что мне все казалось, что я в Эрмитаже и иду в церковь, и что налево в окнах вижу казармы Преображенского полка» [597] . Лоджии Рафаэля в виде галереи, украшенной копиями фресок Рафаэля, были построены Дж. Кваренги и тянулись вдоль Зимней канавки. Из окон галереи были видны казармы 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка на Миллионной улице; позднее они примыкали к Новому Эрмитажу.
В марте 1839 г. заканчивались последние приготовления к освящению церкви. В письме к наследнику Александру от 12 (24) марта 1839 г. отметил, что во время его посещения Зимнего дворца «В Большой церкви вставляли образа» [598] . «В Страстную субботу 1838 года, – вспоминала Ольга Николаевна – там (в Зимнем дворце. – А. В.) была освящена церковь» [599] . Ее подвела память. На самом деле собор Спаса Нерукотворного был освящен в Страстную субботу 25 марта (6 апреля) 1839 г. в присутствии Николая I, императорской семьи и двора [600] . Старинным серебряным паникадилом его освящал митрополит Московский и Коломенский Филарет (Дроздов).
Одновременно это было освящением восстановленного дворца. В письме к цесаревичу на следующий день Николай Павлович писал: «…в полной генеральской форме с Мери пошел я чрез Рафаиловы ложи и Шепелев-ской (Шепелевский подъезд по Шепелевскому дворцу на месте Нового Эрмитажа. – А. В.) в Зимний, через тот проход, где мы с огнем так долго боролись! Вид церкви при солнце превосходит воображение красотой. Началось освящение, пришел М. П., потом скоро и Мама ! с Олли и Адини, потом и Кости. После освящения Мама уехала и началась сводная Благовещенская и Страстная субботняя обедня. Все кончилось, не прежде двух часов» [601] .
На парадные церемонии в собор допускались члены императорской фамилии и высшие придворные чины. Весь двор и дипломатический корпус ожидали конца службы вне церкви. После выхода из церкви торжественное шествие проходило через залы, где находились высшие государственные чины. Со времен Елизаветы Петровны сложилась традиция, что в дворцовом соборе слушались заупокойные службы только в память царствующих особ и их родственников. Отпевание придворных проходило обычно в церкви Спаса Нерукотворного при шталмейстерской части (Придворно-конюшенного ведомства).
Барон М. А. Корф по свежим впечатлениям записал на следующий день: «Вот прошла и "святозарная ночь, светоносного дня Восстания провозвестница", и на сей раз с этим величественным праздником. По поэтической идее Государя соединено было и торжество другого рода: освящение восставших из пепла палат его, новоселье русского царя. Вчера, 25 марта, в день Благовещения и вместе Великую субботу, освящен был главный дворцовый храм, а сегодня ночью совершалась уже в нем "утренняя глубока" и пасхальная обедня, со всем блеском и великолепием придворного священнослужения. Нас собрали прежде всех к полуночи в Эрмитаже, в походную церковь, и оттуда пошел крестный ход, в сопровождении царской фамилии и двора, через весь Шепелевский дворец, прямо в главную церковь, где тотчас и началась заутренняя. После обедни та же процессия отправилась чрез все важнейшие залы до внутренних комнат, где Государь с семьею раскланялись и удалились, но всем присутствующим от мала до велика числом, как думают, более 3 тысяч человек приготовлено было в огромных залах богатое разговение, чего прежде никогда во дворце не бывало. Прискорбно было только для многих чтителей заветной старины, что не происходило обыкновенного целованья с Государем, между заутренней и обеднею, но и так мы разъехались из дворца гораздо после трех часов. А эта акколада (от франц. accolade – объятие при вручении наград и т. д. – А. В.) занимает всегда более часа времени» [602] .
В связи с этим событием была выбита особая медаль. «Три главных члена Строительной комиссии (министр императорского двора кн. Волконский, обер-шталмейстер кн. Долгоруков и дежурный генерал Клейнмихель) получили ее с брильянтами, прочим чиновникам, архитекторам, художникам и пр., числом 200, роздана медаль золотая; наконец, всем мастеровым и рабочим, числом 7000, дана та же медаль серебряная. Ее установлено, – свидетельствовал М. А. Корф, – носить в петлице на Андреевской ленте» [603] . И далее в записи от 27 марта продолжал: «В медали, розданной по случаю возобновления дворца, виден опять поэтический дух государя. С одной стороны надпись: "благодарю" и под нею императорский шифр, с другой посредине изображение дворца, надписи сверху: "усердие все превозмогает", снизу "возобновлением начат в 1838-м, кончен в 1839-м году". Ульяновский священник рассказывал мне сегодня, что драгунские солдаты, возвращавшиеся в Петергоф, остановили на дороге одного мастерового с этой медалью; расспрашивали его, разглядывали медаль и, наконец, в порыве восторга кричали, что отдали бы последнюю копейку за "благодарю. Николай"» [604] .