Будни контрразведчика (в ред. 1991 г.)
Шрифт:
Рональд окончательно утратил те качества, которыми раньше обладал в избытке, – патриотизм, преданность, верность. И только честолюбие, пустое честолюбие заставило его в конце концов принять приглашение на дом к главе государства.
– Ладно, – согласился он угрюмо. – Приду.
– Невероятно! – в восхищении воскликнул премьер-министр. – Поверьте, Бейтс, вы заслужили благодарность нации.
Рональд зажег сигарету.
– Но как вы снесли такие мучения и пытки?
Рональд не стал им рассказывать о том, что он читал про себя «Грантчестер». Он вообще за все заседание не произнес ни слова. Все присутствующие – министры, «безликие»,
– К счастью, все закончилось благополучно, – продолжал премьер-министр. – Удачно и то, что не будет процесса над Лавлейсом – это бы плохо отразилось на национальном престиже.
– И все-таки бригадир Радкинс поступил неэтично, застрелив Лавлейса, – заявил лидер оппозиции: он вспомнил, что еще ни разу в этом вечер не выступал с критикой.
– Мерзавец пытался бежать, – соврал бригадир, даже не покраснев.
– Не будем ссориться, – вмешался министр обороны. – Мы должны на коленях благодарить Бейтса – ведь он разоблачил змею, которую мы согрели у себя на груди.
– Внимание, внимание! [45] – с энтузиазмом завопили адмиралы, генералы, министры, главы департаментов.
Министр иностранных дел поднялся со своего места и повел хоровод, затянув: «Ведь он чудесный парень…»
Исполнилась заветная мечта Рональда – его провозгласили национальным героем, но Рональд при этом не испытал ничего, кроме глубокого отвращения. Покраснев от ярости, он вскочил.
– Заткнись! – шепеляво крикнул он (на месте передних зубов у него зияла дыра).
[45] Возглас которым в британском парламенте отмечают заслуживающие интерес высказывания.
«И это знают все… И это знают все…» [46]
Пение смолкло, и правители Британии недоуменно уставились на молодого человека.
Гнев рвался у Рональда из самой глубины души. Он отчаянно искал нужные слова, такие, что смогут предельно ясно выразить его бесконечное презрение к этим людям. Но нужные слова потонули в волне негодования, охватившего все его существо.
И он выбежал вон из высокого, обитого шелком зала и с силой захлопнул за собой дубовую дверь.
[46] Традиционная английская песня, которою поют, чествуя кого-нибудь.
В зале наступила неловкая тишина.
Потом министр внутренних дел заметил:
– Проклятие. Бейтс пришелся бы сейчас весьма кстати, его пример помог бы нам поднять моральное состояние службы внутренней безопасности. Последнее время там в этом отношении неблагополучно.
– Тогда, – предложил «Q», – надо найти кого-нибудь еще. Введем в рассказ нового героя.
– А представьте себе на минуту, что эта дубина Солт вернулся бы в Лондон раньше Бейтса? И помчался докладывать Лавлейсу, то, что выведал у Бейтса в Афинах? Правда, Бейтс в разговоре с Солтом умышленно исказил истину, обвинив во всем меня. Но все равно Лавлейс был бы предупрежден – и чем бы это могло кончиться?
Присутствующие взволнованно загудели:
– Мы
– Лавлейсу все сошло бы с рук.
– Он остался бы среди нас…
– Предатель во главе службы безопасности…
– Нам чертовски повезло…
– Кстати, а кто именно помешал Солту вернуться в Лондон?
– Понятия не имею…
– А это не Джонс или как его там? Который…
– Конечно же! Хаббард-Джонс. Он давно подозревал Солта.
– Правильно, он тогда устроил налет.
– Хаббард-Джонс! Хаббард-Джонс!
Скоро все вокруг твердили эту фамилию, словно спасительное волшебное слово.
Заседание подошло к концу.
– Жаль, что это паренек нас подвел, – посетовал министр обороны. – Он мог бы нам сослужить неплохую службу.
Присутствующие единодушно согласились.
– Никуда не денется, – сказал бригадир. – Я эту породу знаю. Вернется как миленький. Что в старину говорили иезуиты? Дайте мне агента, когда ему двадцать, – и он мой навсегда.
И вот Рональд ковыляет вверх по лестнице. Он на Кенгуру-Вэлли, у себя дома – здесь, в убогой комнатенке, его единственное прибежище. Заседание на Даунинг-стрит, однако, не идет у него из головы. Зачем бригадиру понадобилось делать из Рональда героя? Приписывать ему все заслуги – будто он один разгадал тайну «Девяти муз», будто он бесстрашно, рискуя жизнью, вынудил Лавлейса сознаться в своих преступлениях? Зачем? Зачем? Старый негодяй, безусловно, замешан в этом деле. Быть может, соображал Рональд, Радкинс действовал из патриотических побуждений (хотя его патриотизм и оборачивался всем во вред), надеясь пустить свою долю доходов на расширение организации контрразведчиков-любителей? А Лавлейс искал только личной выгоды… Мысли у Рональда путались от боли и усталости. И вообще, какое ему до всего этого дело?
Он закрыл за собой дверь, опустился в единственное свое неудобное кресло и горестно вздохнул. Послышался шорох, Рональд поднял взгляд и увидел белокурую голову и синие глаза, любовно смотревшие на него.
– Привет, Скромница, то есть Киска, – сказал он. Его теперь уже ничто не удивляло.
– Зовите меня Джина, – попросила девушка. – О мистер Бейтс, Рональд… Ронни! Я люблю вас! – И она разразилась слезами, а вслед за нею и Рональд.
– Что с тобой сделали! – плакала Джина, глядя в его изуродованное лицо.
– Да, мне пришлось тяжко, – признался Рональд.
Крепко обняв его, она попросила:
– Давай уедем. Развяжись с этими подлецами. Обещай мне.
– Обещаю, – поклялся Рональд. – Не беспокойся. Я к ним ни за что не вернусь! Никогда.
– Послушай, любимый, умерла моя тетя и оставила мне маленькую зеленую лавку на окраине. Над лавкой квартира. Давай поселимся там и забудем их – всю эту подлую банду.
– Давай! – радостно подхватил Рональд. – И забудем. Больше мне ничего не надо. Забыть о них навсегда.
7.
БУДУЩЕЕ ТАЙНОГО АГЕНТА.
В лондонском аэропорту приземлился сверхзвуковой трансантлантический авиалайнер. На площадке для встречающихся стояли два тайных агента. Один из них наблюдал в модный бинокль за приземлившимся самолетом. К самолету подкатили трап, открылась дверца, появилась старшая стюардесса. Она достала белый кружевной платок и вытерла им левую руку.
– Это значит, – пояснил агент с биноклем, – что тот тип, за которым наши охотятся, выйдет вместе с пассажирами.