Будущее — дело темное
Шрифт:
Когда стало известно, что леди Эсслер, помолвленная с наследником древнего рода, сбежала чуть ли не за пару дней до собственной свадьбы, причем с капитаном-пограничником, пусть и представителем рода не менее славного, но всего-навсего младшим и бесперспективным, разразился скандал. Тигору Далларену пришлось приложить немало сил, чтобы его замять, и с подставившим его сыном он не разговаривал довольно долгое время. Беглецы меж тем поженились и отбыли к месту службы Верраса Далларена. Не самое подходящее место для истинной леди, но почему-то моя драгоценная мамочка даже не задумалась об этом. Тоже своего рода чудо…
А
Почему-то подруги, узнав о том, что мой отец военный, пусть и бывший, начинали мне сочувствовать. Но повода для жалости не было. Знаю, что военные считаются тиранами, но папа всегда четко разграничивал службу и семью. И если своих подчиненных он держал в ежовых рукавицах, то нами никогда даже не пытался командовать. Наша семья была счастлива — и в сумрачном приграничье, и в шумном городе… Счастье живет в сердцах людей, а не там, где они находятся.
Я почти не помню то время. Только ощущение невосполнимой потери, которое до сих пор иногда тревожит меня. Мама говорила, что это из-за дедушки — мы слишком хорошо ладили, чтобы его уход не оставил глубокого следа в моей душе. Возможно, она права…
В городе мы прожили недолго. Мне было лет семь, когда неожиданно умер мой дядя. Наследников он не оставил, и делами рода и поместья пришлось заняться отцу, только-только оправившемуся от ранения и невероятно опечаленному вынужденной отставкой.
С братом они близки не были. Его преждевременный уход отца, конечно, огорчил, но не настолько, чтобы впасть в глубокую меланхолию. Да и времени на это не оставалось — папа с головой окунулся в дела рода, которые прежде его практически не касались. И я видела, что ему это в радость, невзирая на ворчливые замечания и жалобы в стиле «войском командовать и то легче».
А вот маме перемены по вкусу не пришлись. Она слишком привыкла к светским развлечениям, с удовольствием посещала дамские салоны, вытаскивала отца в театр, на выставки модных живописцев и концерты… Но, не задумываясь, отказалась от привычной жизни ради возможности всегда быть рядом с мужем.
Да, я практически не помнила жизнь в городе, но прекрасно запомнила восторг от переезда в поместье, которое и стало для меня настоящим домом.
Домом, оставшимся в прошлом. Нынешний же встречал радушно, без скрипа распахивая резные двери темного дуба, сверкая начищенными полами и прозрачными стеклами в высоких, забранных тяжелыми бархатными шторами окнах, благоухая розами, стоящими в хрустальных вазах. Светлый, просторный, наполненный маминой заботой… Но пока что — чужой. Я слишком редко и мало бывала здесь, чтобы он окончательно стал моим. Как и комната, выбранная мной, но обставленная в соответствии с мамиными вкусами и представлениями о том, какой должна быть спальня юной девушки. В результате моя комната стала бело-розовой и воздушной, как зефир, и я попросту терялась в ней, утопала в сладости и излишней мягкости.
Поднявшись к себе и привычно поморщившись от избытка розового, я быстро сменила строгое форменное платье на первое извлеченное из шкафа. Оно изобиловало рюшечками и оборками, но других попросту не было — мама постаралась, а я и не спорила. Для меня не столь важно, сколько бантиков нашито на юбки, тем более мне не приходится ходить в этом постоянно. Замерла на несколько мгновений перед напольным зеркалом, вглядываясь в отражение. Изумрудный шелк платья выгодно оттенял рыжие локоны, но подчеркивал некоторую бледность лица. Плохо… Но переодеваться я не стала — никакие ухищрения не обманут бдительный мамин взор. Вздохнув, я покинула спальню и спустилась вниз, в гостиную, отделанную в бежевых и нежно-сиреневых тонах, где меня дожидались родители и сервированный на три персоны маленький круглый столик. Проголодаться я еще не успела, но от чая и свежей выпечки отказаться не смогла.
Признаться, я опасалась немедленных расспросов, но мамино поведение сильно удивило и озадачило. Даже заметив мою нездоровую бледность, она лишь поджала губы и вздохнула, но промолчала. Неужели ей ничего не известно? Почему-то я была уверена, что о произошедшем обязательно доложат родителям… Ошиблась?
— Как ты себя чувствуешь, Санни? — все-таки не удержалась мама, и я едва не подавилась чаем.
Откашлялась, улыбнулась и ответила:
— Прекрасно, мама.
— Да, я сразу отметила твой цветущий вид, — нахмурилась она.
— Ами, — легко коснулся ее руки папа, и мама перестала сверлить меня подозрительным взглядом, а я поняла: не ошиблась.
Доложили-таки, но отец решил, что потрясений с меня достаточно, а значит, и поднимать эту тему не стоит. А если меня что-то действительно тяготит, то я скажу об этом сама, как уже не раз бывало.
Я люблю маму, я знаю, что она делает все для того, чтобы я была счастлива, но понять друг друга нам вряд ли суждено. Но у нас есть мой замечательный отец, который понимает и ее, и меня, и, наверное, только благодаря ему мы еще ни разу не ругались и всегда находили общий язык.
Я благодарно улыбнулась отцу и потянулась за посыпанной сахарной пудрой булочкой, игнорируя недовольный мамин взгляд. Не объяснять же ей, что из-за последних событий похудела настолько, что лишняя пара булочек уже не навредит?
Разговор тек плавно и непринужденно. Я рассказывала об учебе, только что начавшейся и потому не успевшей принести особых неприятностей; мама — о новых городских развлечениях, театральных постановках, на которые она планировала вытащить нас с папой, о грядущем Девичьем бале и фасоне платьев, модном в этом сезоне. Видимо, выражение паники на моем лице стало просто-таки неприличным, потому как отец поспешил мне на помощь.
— Полагаю, тиронские мотивы будут в почете, — усмехнулся он, вытягивая больную ногу и почти утопая в спинке удобного кресла.
— Почему? — спросила я.
Папу мода совершенно не интересовала, а значит, речь пойдет вовсе не о ней…
— Пару дней назад его величество Огуст дождался-таки посольства из Тирона, — оправдал мои надежды он. — С дарами мира и заверениями в беззаветной дружбе…
— Не может быть! — не сдержалась я.
В то, что вечно жаждущий территорий Шрэтона Тирон все-таки пойдет на такой шаг, не верилось.