Будущее есть. Горизонты мечты
Шрифт:
Когда-то, во времена первых полетов в космос, многими людьми на Земле владела мечта о покорении других звездных систем, о контакте с другими цивилизациями. Никто не виноват, что наука так и не смогла подарить нам звезды, но…»
Лада резко хлопнула по стене, и душ выключился. По стене же она сползла на пол, не обращая внимания ни на стекающую с волос по лицу воду, ни на колотящееся неестественно быстро сердце, ни на резкий вылет из Сети.
«Не смогла подарить нам звезды…»
«Не смогла подарить нам звезды…»
«Не смогла подарить нам звезды…»
На исходе первой четверти двадцать первого века мировая общественность ликовала: международная космическая экспедиция впервые в истории человечества покорила Марс. «Астронавты», «космонавты», «тайконавты» — все они успешно достигли красной планеты и без особых инцидентов высадились в Элладе — впадине в ее южном полушарии. Покорители Марса воздвигли несколько флагов, произнесли несколько заготовленных еще на Земле афоризмов, без потерь достигших спустя пять минут ушей миллионов восторженных теле- и онлайн-зрителей, провели уйму интересных лишь яйцеголовым исследований и стали готовиться к долгому возвращению домой. Энтузиазм, охвативший человечество, быстро улегся: обыватели эпохи позднего капитализма, подобно маленьким детям, не могли надолго сосредоточиться на одном явлении.
А через месяц в Гуанчжоу, на юге Китая, вспыхнуло стихийное рабочее восстание. Долгий промышленный спад в стране привел на грань голодной смерти миллионы. Выброшенные на улицу отчаявшиеся текстильщицы хотели — нет, не добиться от правительства реальных мер, а хотя бы привлечь к себе внимание вбухивающих миллиарды в дорогостоящие космические программы бюрократов. Весь мир облетела фотография истощенной девочки-швеи, держащей в руках плакат с надписью: «Смотрите на пыль под ногами!». «Пыль» требовала к себе внимания обращенных к небу глаз сильных мира сего, врывалась в правительственные здания, даже пробовала штурмовать высочайшую в мире телевышку, дабы поведать о своих бедах всему человечеству.
Бунт сумели подавить сравнительно «мягкими» способами. Мировая пресса сообщала об этом достаточно глухо — в эти дни журналисты всех стран были сильно озабочены предстоящей женитьбой арабского мультимиллионера на престарелой американской поп-диве. Поэтому мало кто узнал о том, как страшно, на разрыв голосовых связок кричали попавшие под удар ультразвуковых пушек девочки-подростки, как забивали до смерти сапогами отцов голодных семейств, как стреляли резиновыми пулями в животы беременным женщинам — всего этого мировое сообщество предпочло не заметить. И неудивительно — через полгода вспыхнуло восстание в Детройте, и тут без стрельбы обойтись не удалось. А потом беспорядки начались в Воронеже и московских пригородах. А вскоре запылала вся Франция, Северная Италия, крупнейшие английские города и Восточная Германия. Космический корабль с марсианской экспедицией («марсабль», как неуклюже именовали его телевизионщики) был еще в десятках миллионов километров от Земли, и его экипаж не знал, что среди горящих машин и выщербленных пулями стен тысячи людей на разных языках поминали их полет недобрыми словами за бесплодно потраченные деньги.
«Смотрите на пыль под ногами».
Эти слова стали девизом освободительного движения во всем мире. Впрочем, «пыль» уже не требовала к себе внимания — она поставила цель уничтожить старый мир. Городскую бедноту хотели загнать в гетто и резервации — но тут правящие классы обнаружили, что сами находятся в гетто, районах-крепостях, куда нет хода посторонним, на крошечных островках стабильности посреди бушующего моря нищеты. В горах и джунглях вообще невозможно было кого-либо контролировать. Отчаявшиеся рабочие захватывали заводы, свободолюбивые интеллектуалы останавливали работу бирж при помощи хитроумных компьютерных вирусов, убытки исчислялись астрономическими цифрами. Умнейшим людям в управляющем персонале транснациональных корпораций становилась очевидной неприемлемость использующихся методов получения прибыли, а многие даже задумывались об элементарной неэффективности и некомпетентности частных собственников при достигнутой сложности производительных сил… Но понадобились десятилетия для организации и оформления движения в мировом масштабе. И десятилетия — для окончательной победы.
Но все же мечта о покорении звезд жила во многих сердцах и тогда. Уже во время агонии капитала группой индийских ученых была открыта на кончике пера теоретическая возможность существования особого вида «червоточин» — пробоев в пространстве, необычно стабильных, но не проводящих материю со сверхсветовой скоростью, как мечтали об этом фантасты с незапамятных времен, а являющихся информационными каналами колоссальной емкости. Возможно, эти информационные червоточины можно было использовать при связи с внеземными цивилизациями, но в тот период открытие это не имело особого практического значения, тем более что хозяев мира из новостей науки больше всего интересовало новое оружие, способное укрепить и продлить их власть. Лишь позднее, много позднее об этом вспомнили.
Лада все-таки успокоилась. Переключила режим душа — и сверху на нее обрушились струи горячего воздуха. Когда пар окончательно выветрился, она включила зеркало на одной из стен, достала из выдвижного ящика одежду. Некоторое время, стоя перед зеркалом, раздумывала над оттенками цвета и покроем брюк, затем ввела команду — и те стали на глазах менять свою форму. Говорят, в классовом обществе одежда служила символом статуса и мерой важности человека, мерой сексуальности и, судя по некоторым данным, даже мерой человеческого интеллекта. Была еще такая социальная патология — «мода», форма товарного фетишизма, при которой смыслом жизни человека становилось приобретение дорогих тряпок и самоутверждение через владение ими. «Умная» одежда, способная по команде принимать самые сумасшедшие формы и самые попугайские цвета, была создана еще при капитализме, но это изобретение долго блокировалось модными брендами. Пригодилось оно лишь Коммуне.
Окончательно обсохнув и выверив свой внешний вид, Лада пошла в столовую.
— Ты часом не утонула? — Самир сидел за столом и что-то рисовал в своем графическом планшете. Впрочем, почему что-то? Ее, понятное дело. — Я уже поужинать успел, тебя дожидаясь.
— Что у нас сегодня на ужин? — она попыталась изобразить заинтересованность.
— Яблочный сок, яблочный суп и яблочный салат, — улыбнувшись, ответил пилот.
— Не пойму, — нахмурилась Лада. — Где яблочное жаркое и яблочная дичь?
— Фаршированная яблоками?
Производители стандартных рационов для Периферии умели делать вкусную и здоровую пищу. Вот только внешний вид ее страдал однообразием, так что определить, что собой представляет тот или иной порезанный дольками кубик, на глаз было невозможно.
— Ешь помедленнее, я тебя не успею дорисовать. — Самир быстро перебирал всеми пятью пальцами по планшету, и под его рукой на глазах рождалось изображение. В первый же день их знакомства он заявил, что является представителем новейшего течения в живописи — кажется, постнеогиперреализма (впрочем, с количеством приставок она так и не разобралась), что собирается перевернуть представление о женской красоте в коммунистическом обществе, и что она, Лада, идеально подходит ему в качестве модели. Лада сначала испугалась перспективы работы рядом с начинающим гением, но потом, когда выяснила, что гений относится к себе с порядочной долей иронии, успокоилась.
Рисовал ее Самир постоянно. Наброски, эскизы, рисунки — за работой, за едой, даже во время сна. Показывал ей, правда, только удавшиеся портреты и еще страшно раздражался, когда она пыталась позировать — сразу же начинал ругать «эту вечную женскую манеру», а буквально через минуту просил ее «двигаться помедленнее и повернуться вот так». Вскоре Лада прекратила бесплодные попытки понять сущность его творческого метода и просто перестала обращать внимание на планшет в руках пилота. Оказалось, именно это и было нужно.