Будущее капитализма
Шрифт:
Впрочем, и без мечты есть много способов удерживать общества вместе. Общества могут объединяться, сопротивляясь внешней угрозе. В течение шестидесяти лет идеологическая и военная угроза нацизма, а затем коммунизма удерживала вместе западные демократии. Внутренние проблемы можно было откладывать и ничего с ними не делать. Но теперь внешней угрозы нет.
Можно объединять общества стремлением к завоеванию – к построению империй. Завоевание – это часть человеческой природы, и даже такие программы, как проект высадки человека на Луну, были косвенной формой завоевания. Но в эпоху ядерного оружия географические завоевания для больших государств лишены смысла. По-видимому, ни у кого нет воображения и силы убеждения, чтобы внушить людям нечто
Когда нет никакой мечты, любое общество в конечном счете впадает в этнические конфликты. Социальная система держится вместе, сосредоточивая гнев на каком-нибудь выделяющемся и презираемом меньшинстве, которое надо «вычистить» из страны. Стоит только устранить людей с другой религией, другим языком или другой этнической наследственностью, и каким-то магическим образом мир станет лучше. В Америке эти силы проявляются в калифорнийском «предложении 187», в снятии с государственного вспомоществования матерей и прекращении действия системы социальных квот в Вашингтоне, в изгнании бездомных с улиц Нью-Йорка.
Без захватывающей мечты о лучшем будущем наступает социальный и экономический паралич. Вез большой программы каждый пытается навязать свои личные микропрограммы, чтобы повысить свой личный доход и богатство. Политические партии без программы раскалываются, и политическая власть переходит от людей, стремящихся к новому, к людям, желающим все остановить. Правительства все менее способны навязывать отдельным гражданам расходы на меры, улучшающие положение среднего человека. Трудно или невозможно найти место для тюрем, автострад, пересадочных станций, скоростных железных дорог, электростанций и ряда других общественных служб. В сообществе нет понимания общих интересов, чтобы преодолеть местные сопротивления. У граждан нет готовности разделять отрицательные последствия необходимых общественных служб.
В демократии любая группа интересов, объединенная каким-нибудь специальным вопросом и не связанная интересами сообщества, может приобрести силу, далеко не соразмерную с ее численностью. Примером может служить Национальная ружейная ассоциация (National Rifle Association). Члены ее составляют небольшое меньшинство населения; 90% публики поддерживает контроль над оружием в опросах общественного мнения, но этот контроль в Америке невозможен. Группа в 10% избирателей, готовая голосовать за или против некоторого политика в зависимости от единственного вопроса, в большинстве случаев достаточна, чтобы он выиграл или проиграл выборы.
Такие группы размножились – отчасти в ответ на дух времени («нет ничего столь важного, чтобы я пренебрег своим корыстным интересом»), а отчасти с помощью целенаправленной пропаганды, использующей электронные средства информации. В прошлом приходилось обращаться ко всей публике, потому что было технически невозможно обратиться к определенной небольшой части публики. Но теперь легко можно направить послание тем, кто может симпатизировать вашему посланию. Вскоре уже можно будет устроить свою личную газету, «Мою газету», указав компьютеру, какого рода новости вы хотите видеть, чтобы он приготовил вам газету, в точности приспособленную к вашим вкусам (21). Примитивную версию такой газеты, под названием «Личная газета», уже предложил «Уолл-Стрит Джорнэл» (22). В свою очередь, это позволяет рекламодателям направлять свои материалы лишь тем, кто проявил интерес к таким материалам, а также облегчает и удешевляет формирование политических групп вокруг какого-нибудь специального вопроса. Никому не придется больше обращаться ко всем людям или ко всем избирателям, если они этого не хотят – а они редко этого хотят. Говорить с теми, кто не сочувствует вашей политической позиции, попросту слишком дорого и отнимает слишком много времени. Вместо того, чтобы пытаться стать большинством, гораздо лучше стать сильной группой специального интереса. Но разговор между меньшинствами – это именно то, что учит меньшинства компромиссам и содействует образованию большинства. Подходит к концу эпоха политического диалога, и наступает эпоха мобилизации сил для эффективной поддержки специальных интересов. Вето меньшинства заменяет голос большинства.
21. Michael Thompson-Noel, «A Daily Dose of Pick and Mix News,» Financial Times March 13, 1995, p. 10.
22. Richard Tomkins, «Enter the Bespoken Newspaper,» Financial Times, March 13 1995, p. 11.
Есть еще одна экономически необходимая предпосылка, хотя и недостаточная для полного решения проблемы; в нашем обществе она почти никогда не выполняется. Если общество требует от индивида принять на себя издержки деятельности, полезной для всех (например, согласиться жить близ тюрьмы), то остальное общество должно компенсировать этому индивиду его издержки – хотя бы лишь психологические. На практике, однако, общества большей частью согласны компенсировать индивидов лишь за физическую собственность в случае крупных строительных предприятий, но ни за что иное. Понятие компенсации должно быть значительно расширено.
Когда законы об охране окружающей среды снижают стоимость некоторой индивидуальной собственности, консерваторы настаивают на законодательстве, компенсирующем такой ущерб, и в этом они отчасти правы. Если индивиды засоряют чужую собственность (например, сваливая там мусор), то общество вправе не разрешать им этого без компенсации. Во всяком случае, они должны уплачивать компенсацию пострадавшим. Но если общество стремится к некоторой позитивной цели, если оно хочет прибавить нечто к прямому благосостоянию – например, открытое пространство, – то оно должно уплатить за создание парка, а не мешать кому-нибудь расширять свою собственность, по существу вынуждая его устроить общественный парк за свой счет.
Но принцип компенсации должен применяться ко всему, а не только к охране природы. Люди, готовые жить близ АЭС или тюрьмы, должны ежемесячно получать чек, стоимость которого убывала бы по мере удаления от нежелательной общественной службы. Есть люди, которые не хотели бы жить вблизи этих учреждений ни за какие деньги, но есть и другие, готовые жить возле них за неожиданно малые суммы. Если вы посмотрите на АЭС Пилгрим к югу от Бостона, то увидите дома, окружающие это прежде изолированное сооружение. Люди селятся здесь именно потому, что в этом месте они будут платить меньше налогов на собственность, чем в любом другом.
Вероятно, с помощью скромных компенсаций можно было бы устранить значительную часть «синдрома NIMBY» (not in my backyard, то есть «не у меня во дворе»). Конечно, компенсации будут означать, что общественные проекты будут дороже. Но возможность осуществить проекты, повышающие общественное благополучие, гораздо важнее, чем минимизация денежных потерь, когда пытаются вместо компенсации заставить людей примириться с отрицательными побочными явлениями. Нечестно, когда таким образом по существу облагают граждан налогами, а теперь мы знаем, что это и невозможно. Они столь успешно сопротивляются, что могут просто остановить экономический прогресс.
Но техническим путем нельзя решить главную проблему растущего разрыва между демократической верой в равенство прав и неравенством экономических прав, которое порождает рынок. Это решение должно быть найдено в общей системе целей, достаточно захватывающих, чтобы люди готовы были приносить жертвы, забывая свои узкие интересы для реконструкции экономики – чтобы достигнуть поставленных целей. Но какова должна быть эта всеохватывающая мечта и программа?