Будут неприятности (сборник)

Щербакова Галина Николаевна

– Спасибо, – сказал отец, закуривая, – вечно теряю.

– На здоровье, – ответила мать. – Больше не теряй. – И добавила почти спокойно: – За эти ее пальцы… Голову тебе мало отрезать.

Возле дома учительницы. Лена с завязанной рукой стоит и смотрит на светящиеся окна большого дома. К ней подходит пожилой милиционер.

– Ты стоишь уже больше часа, – добродушно говорит он.

– А что, нельзя? – дерзко отвечает Лена.

– Почему нельзя? Можно. А что у тебя с рукой? Если не секрет…

Из

подъезда дома вышел отец. Посмотрел на часы и припустил почти бежать. Иди он медленно, он бы наверняка увидел и дочь, и милиционера. Но уж очень торопился. Пробежал, можно сказать, в двадцати метрах, неправильно пересекая улицу. Свистнул ему милиционер, да где там…

– Жить человеку надоело, – сказал он Лене и увидел, что она чуть не плачет. – Ты чего, а? Обиделась?

– Ничего! – закричала она и решительно ринулась в подъезд, из которого вышел отец.

В тамбуре Лена остановилась перед глухо закрытой дверью с зашифрованным кодом. Следом за ней вошел молодой парень в спортивном костюме и шапочке, с рапирой на плече.

– Ну, какие будем нажимать кнопки? – весело спрашивает парень.

Набрал код, распахнул дверь.

– Милости прошу! Я исключительно доверчив. Всем сообщаю код: 2-8-2. Запомнила?

Открылась дверь лифта. Но Лена не решается в нее войти.

– Ты боишься со мной ехать? – весело спросил парень. Лена молчала. – Тогда езжай сама!

Лена замотала головой. Парень вошел в лифт.

– Зря боишься. Меня зовут Володя. Фамилия моя Климов. Живу я на девятом этаже.

Тогда Лена решительно шагнула в лифт.

– Тебе тоже на девятый! Я знаю, к кому ты, – засмеялся Володя. – Ты едешь к Оле. К ней навалом ездит таких вот перепуганных девочек с нотами. Хочешь, лучше научу драться на рапирах?

– А что, может, и пригодится, – сказала Лена, полушутя.

Они вышли на площадку.

– Вот тут я живу, – сказал Володя, показывая на дверь. – В доме пионеров я по четвергам веду секцию мушкетеров. Милости прошу! – И он пошел к себе. – А рядом Ольга Николаевна!

Лена глубоко вздохнула и нажала кнопку соседней квартиры.

И вот она уже в комнате учительницы музыки Ольги Николаевны. Здесь, видимо, еще пахнет трубочным отцовским табаком. Лена ведет себя совершенно отчаянно: она увидела отцовскую трубку. Взяла в руку коробку табака.

– Вы курите трубку? – спросила она учительницу.

– Нет. Это мой друг, – виновато отвечает та.

– А сколько ему лет?

Звонок в дверь. Входит уже известный нам Володя.

– Слушай, – говорит он учительнице. – Я у тебя сейчас отбил ученицу. Вот эту! Я хочу, чтобы она ко мне непременно пришла в секцию. Она мне понравилась. Храбрая! Вошла в лифт с незнакомым мужчиной. Не побоялась! Нам такие девочки нужны.

Он подмигивает Лене.

Учительница чувствует себя спасенной.

– Вот это мой друг, – говорит

она Лене. – Это он трубач… В смысле курит трубку… – Она делает Володе знаки, чтобы он взял ее. Володя берет трубку, набивает табак…

Лена подозрительно смотрит на происходящее.

– А почему вы не спрашиваете, что у меня с рукой? – вызывающе говорит Лена.

– Что у тебя с рукой? – покорно спрашивает Ольга Николаевна.

– Сейчас покажу, – говорит Лена и начинает разматывать бинт.

– Не надо! – кричит Ольга Николаевна.

– Я покажу, как я это сделала, – говорит Лена. Она развязала руку и подносит распухшие пальцы к притвору двери.

Ольга Николаевна висит у нее на руке.

– Я тебя умоляю! Слышишь, умоляю!

– Тогда пусть он закурит трубку, – отчаянно говорит Лена.

Володя, сочувственно глядя на обеих, демонстративно, но неумело закуривает. Ольга Николаевна, сцепив губы, стоит рядом. Лена вызывающе смотрит на них.

– Вы не умеете курить трубку, – сказала она Володе. – Табак вам не нужен. – И она спрятала коробку к себе в портфель.

– Она что, сумасшедшая? – спрашивает Володя.

– Нет, – говорит Ольга Николаевна. – Лена, у тебя все? Или ты еще чем-нибудь решила нас поразить?

– Да! Я еще вам сыграю.

Она стучит по клавишам распухшими пальцами какую-то резкую, вызывающую мелодию, хлопает крышкой и убегает.

– Я гадина, гадина, гадина! – говорит Ольга Николаевна, ничком падая на диван.

– Никакая ты не гадина!

Это говорит подруга Ольги Николаевны, они разговаривают, прихлебывая кофе возле изразцовой печи в раздевалке в музыкальной школе

– Сама не знаю, как это случилось, – говорит Ольга Николаевна. – Он приходил на родительские собрания… Всегда он, а не мать… Всегда – единственный мужчина, и матери ему строго наказывали: «Вы проводите Ольгу Николаевну». Он провожал, мы болтали… Он мне как-то сказал, что уже много лет просто так, вечером, не разговаривал с женщиной. Я спросила: а жена? Он засмеялся: «Так это же совсем другие разговоры. Это же почти как производство. Вода, свет, газ, хлеб, деньги, ботинки, колготки, воспитание ребенка. Муж-жена – категория производственная». Как-то шел дождь… Я позвала его зайти и взять у меня зонтик… Он вошел и сказал: «Можно, я никуда отсюда не уйду?» Удивительно! Он все замечал… Бантик какой-нибудь, сережки…

– Что ж теперь будет? – сочувственно спросила подруга. – Идиллия идиллией, а жена – женой… Да еще такая…

– Он говорит, что жена у него – александрийский нерушимый столп… Ее с ног не сбить… Она столько людей развела, что, не заметя, и себя разведет…

– Это он о ней так?

– Он о ней хорошо, – твердо сказала Ольга Николаевна. – Он ее уважает… Ему дочку жалко… Говорит: мать она прекрасная, но у нее перебор в твердом питании, все для крепости зубов… А я, говорит, мягкое питание…