Будут неприятности (сборник)
Шрифт:
– Мам! Завари своего чаю! – просит Люба. – И покрепче.
– Мигом! Мигом! – Бабушка выскочила из комнаты.
– Ну? – спрашивает Люба. – Почему не в музыкальной школе?
– Я ее бросила! – выпалила Лена.
Мать смотрит на нее внимательно, анализируя и слова, и ситуацию. Она сначала обескуражена словами дочери, но быстро приходит в себя.
– Это тебе кажется, что ты ее бросила.
Вошла бабушка с подносом, на котором уже стояли большой заварной чайник и чашки. Вошла вместе
– Кто это у вас в гостях, Анна Николаевна? – спросила ее мать.
– Сейчас все расскажу вам, – обратилась соседка к матери и Лене. – Слушай, Люба, и ты, Леночка… Большая уже. Поймешь… Я его всю жизнь любила. А у него, голубчика моего, семья была, дети… Жена умерла. Пока был здоров – всем был нужен, а потом ему отказали ноги. И что? Инвалидный дом ему дети предложили. А зачем же я его всю жизнь любила? Зачем же я замуж не вышла? Других мужиков отгоняла! – Она посмотрела на всех с гордым вызовом. – Со мной будет жить. И я его буду любить так, чтоб все поняли, что не зря эта старуха блажит.
– Пусть у вас все будет хорошо, Анна Николаевна, – говорит старухе мать. – Счастья вам…
– Вот! – сказала старуха бабушке. – Она у тебя умная, все понимает. – И старуха как-то победоносно ушла.
– Блаженная, – шепчет бабушка и уже без перехода причитает: – Девочки вы мои, золотые! А может, хотите супчику? Перловый, с грибами…
– Чаю! Чаю! Только чаю! – говорит мать. Она жадно схватила чашку и ушла с ней на диван, старый диван с полочками и вышивкой, приколотой на спинку.
– А сахар? А варенье? – Бабушка несет ей розетки.
– Ничего! – говорит Люба. – Только чай!
Она глотает жадно, обжигаясь, она о чем-то думает, она что-то решает. Бабушка немного растерялась, глядя на замолчавшую, жадно пьющую дочь.
– Много работаешь, Люба! – бормочет бабушка. – Ты себе передышки делай. Ты семье нужна, а ты вся в своем суде. И все бегом, бегом!
– Елена, выйди! – сказала решительно мать, поставив пустую чашку на стол.
Фыркнув, Лена вышла в коридор, села на ящик под висящим велосипедом, стала крутить колесо и звонить в велосипедный звонок.
Обе женщины в комнате слышат этот звонок, бабушка было метнулась к двери, но Люба остановила ее.
– Слушай, мать, – жестко говорит Люба. – Я ведь шла к тебе поплакать. Тысячу лет не плакала, а тут решила: приду и поплачу. Повою, как древние бабы. А у тебя Ленка. И мне уже нельзя ни плакать, ни выть. Не судьба, значит, мне побыть слабой.
Услышала велосипедный звонок и соседка. Открыла дверь кухни.
– Иди к нам Лена, – говорит она. – Познакомься с Иваном Михайловичем.
Иван Михайлович чистил там картошку.
– Ишь как ловко шурует! – с нежностью сказала старуха.
– Еще с армии приспособился, –
И он продемонстрировал длинный серпантин кожуры.
– Ух ты! – сказала Лена восхищенно.
В комнате же бабушки продолжается разговор.
– Господи! Да что у тебя случилось? На работе? Не так что-нибудь сделала?
– Успокойся! На работе у меня все в лучшем виде… У меня то, чего я никогда не могла себе представить… У других видела, про других знала – у себя не представляла…
– У тебя… болезнь? – едва выдохнула бабушка.
– Здоровая я. Успокойся.
Бабушка неумело мелко крестится.
– У меня… – Люба нервно смеется, вскакивает, садится. – Все что угодно могла вообразить. Но такое?.. У Сергея женщина. Только и всего… Ерунда, правда?
– Я, Леночка, – говорит из кухни старуха Лене, которая так, видимо, и не решилась подойти к соседке, а стоит растерянно посреди коридора, – самая счастливая старуха на земле, и Иван Михайлович тоже у меня будет счастливый, даже если нам осталось жить на этом свете три дня.
И соседка тряхнула седой головой.
– Господи! – говорит бабушка матери, как-то сразу рухнув на стул. – Господи. Да что же ему еще надо в жизни?
– Любви! – с издевкой, каким-то не своим голосом говорит мать. – Молодости! Разнообразия… Ладно… Я чего пришла? Я думала: смогу я сюда вернуться, под эту крышу? Поняла: не смогу! А была такая идея… Ленку в охапку и к тебе. Уйти из судей… Куда-нибудь юрисконсультом. А он пусть живет! Нет! Не могу. Я его люблю! Люблю, как в молодости не любила… Мне кажется, что я только сейчас это поняла…
– Боже мой! – шепчет бабушка. – Хочешь, я с ним поговорю? Да может, на него наговорили? Да может, он запутался? Мужчины же слабые, взяла его какая-то в оборот, ну а ты в другой возьми… Ты-то ее знаешь?
– Ленкина учительница музыки.
– Ой! – говорит бабушка. – И она знает? – Бабушка показывает на коридор.
– Еще чего! Убила бы, если бы кто ей сказал. Вот так меня разрезали. – Люба рукой делит себя пополам. – Вот так!
– Доченька ты моя! – шепчет бабушка. – Ты такая красивая, такая умная…
– Все! – сказала Люба. – Успокойся. Я успокоилась. Спасибо твоему чаю. А тебя прошу: не ходи к нам какое-то время. У нас тиф. Сыпняк. Карантин. Елена! – кричит Люба в коридор. – Домой идем!
– Но как же я буду знать? – спрашивает бабушка.
– Буду сама приходить. Пить чай… Я уже знаю, что делать. Не надо ничего делать. Зря я тебе сказала… Все будет о'кей, мама! Уверяю тебя. – Люба целует мать. – Я не отдам его, мама. Все стерплю, не отдам. – Потрясенно: – Сколько людей развела, а не знала, как это бывает…