Буги-вуги
Шрифт:
Здесь стоит сделать лирическое отступление, дабы расставить бемоли и бекары, прояснить туманности и определить приоритеты.
Чтобы выбиться в люди хороша любая мет ода, и способы эти известны и понятны всем, хотя далеко не всем по зубам. Изжевав коренные до корня, есть опасность заиметь протезы, установку коих нечем будет оплатить. Итак, нужен был: или грандиозный скандал, подогретый масс-медия до кипения и брызг во все стороны, на что по причине патриархального воспитания и классического образования флойдовцы ну никак не могли пойти; или новый стиль в музыке, что само по себе означает революцию в умах, и на что по молодости лет, хотя мозги и свободны от штампов и условностей — кишка тонка, как ни тужься; или ударный хит, который откроет дорогу на студии и в эфир — как, например, „Айрон Баттерфляй“, которая вошла
Ник Мейсон — сердце и пламенный мотор группы, — побывав как-то очередной раз в театре (надо заметить, мама с папой, сами люди богемно известные, привили будущему ударнику любовь к Мельпомене), разумно прикинул, что театральные шумы и громы, подсветка, применяемая для более эмоционального восприятия происходящего на сцене, да и сами декорации, с успехом могли бы быть использованы на концертах ПФ, разумеется в другом, более подобающем виде.
Здоровая эта мысль, блеснувшая в мозгу Мейсона, бесплодно погасла, поскольку в театр он, как и положено, ходил не один, а с кадрой, в антракте, как и положено, посетил буфет, у буфетной стойки, как и положено, опробовал здешней огненной воды, и, как и положено, не досидев до конца представления, свалил с девочкой на флэт, где, как и положено, оттягивался всю ночь, завлекая подружку описаниями мехов в которых она будет фестивалить, когда Ник станет рок-звездой почище „Битлз“. Ну и конечно, как и положено, шикарная идея Мейсона провалилась в подвалы подсознания, а утречком, с похмела, забилась там в самый уголок, засунув под себя хвостик. Но очень, очень скоро ей суждено будет увидеть свет».
11
Изнанка нашего дела, как и любого другого ремесла, скучна, обыденна, и постороннему человеку совершенно не интересна. Вокруг таких унылых вещей как штекера и разъемы, провода и предохранители, паяльники и потенциометры, струны, проваренные в соде, перемотанные динамики, самодельные фазоинверторы и схемы «приставок» из «Радио», крутится рутина четырехдневной карусели из пьяных физиономий, набивших оскомину песен, застоявшейся кислятины болгарских вин, столиков, расставленных в шахматном порядке, и необходимости помнить, что в семь вечера надобно произнести в микрофон дежурную фразу, которая так надоела, что приводить ее здесь нет ни малейшей охоты.
То, что руки дошли, наконец, до аппарата, то, что поднялись из руин и как-никак обжились — брызнуло спиртом новизны на притомившийся было огонек интереса. Пришла гора к Митрофану, постучала в оконце: выходи, дружить будем, но бедолага спросонья еще глаза не вытаращил. Он покуда не знает с чем едят каки каким трифоном понимать что. Он, собственно говоря, их путает, хотя себе в этом признаваться совсем не хочет, потому и ходит вокруг горы с умным лицом профессора кислых щей.
Как уже говорено было, по обычаю, требуется развлекать народ с чувством, с толком и…
Правильно: с разблюдовкой.
На первое — приятные мелодии, под которые монопольный продукт хорошо усваивается, на горячее — гопак с гнусными негритянскими телодвижениями, и уж на десерт — раскинулось море широко.
То есть, так по обычаю. По закону гор, предгорий и равнин.
Благодаря такому научному подходу, нашими умненькими головушками был разработан план Барбоса, который хрустнул о реальность, как октябрьский ледок. Тужились-тужились, а то, чем разродились, оказалось никому и не нужным. Плевать им на расстановку, на тактику со стратегией плевать. Они её с дежурным салатом ам! и разбавленным томатным соком запили. Посему осталось забить по шляпку и заниматься самообладанием: импровизушки, «Машина времени», лонг лив рок-н-ролл. Короче, карманный бильярд. Да и за примером далеко ходить не надо, лучше чем Маэстро придумал — не придумаешь: себя ублажать.
Правда, в этой реке свои подводные камни. И на мель напороться проще простого. В кайф оттянуться оно, конечно, веселей, спору нет, но когда за неделю хабара еле-еле квартал набегает, на всех! — это как-то не возвышает. Да, на сухонькое и тачку до койкоместа хватает. И то ладно. А должок? Ребята, не Москва ль за нами? Денежку с двумя нулями к первому декабря принеси и положи. И к Новому году вторую. И ни ку-ку. Никому не интересно, что у тебя нету, что не заработал, что «из полей доносится налей» не знаешь. Знай! На то ты тут и поставлен — человеку приятное сделать. А тебе из репертуара Лещенко Льва, видите ли, стыдно. Песенку, что Софочка Ротару поёт — как на расстрел. А пластик на барабан почему-то не стыдно. А микрофон бундесовский как-то само собой. Не стыкуется. Какие-то непримиримые противоречия. Это поначалу: а! в ресторанчике играем; марусек в общественном транспорте «к нам в кабачок» заманывать; постоянно сыто-пьяно; делом заняты — говно не пинаем. Но теперь-то! Выросли или нет из коротких штанишек с проймами? Не дети. Пора, брат, пора. А то на танцах в мединституте языками цокать — играют же чуваки. Да, лоррен-дитрих — это не антилопа-гну. Они, я уверен, не по полчаса репетируют, и не так: скорей-скорей, погнали следующую; а, ну так, здесь понятно, потом подберем, что там еще? эту и так сыграем, там четыре аккорда; пойдем-ка лучше в Аквариум пивка попьем. Это что? репетиции?
Репертуар, однако ж. Разнообразием не блещем. На первое лук с кваском, на второе квас с лучком — вот и вся перемена. Ну сколько можно «дядей вань», «белфастов» и прочих ностальгических фокстротов? Современные вещи играть надо? Надо. Куда ты, голуба, денешься? Смотри, что за бугром творится: «Голос Америки» по субботам в танцевальной программе одну дискотню гонит. Там и Глория Гейнер, и Донна Саммер, и Дайяна Росс, и всякие презервативы. Как будто совсем недавно на этой же программе про новую музыку не рассказывали, от которой сейчас американские студенты тащатся. Новое время — нью-эйдж. Даже имена на слуху остались: пианист Джордж Винстон, арфист Андреас Воленвейдер, многостаночник Китаро. До нас этот девятый вал не раньше, чем через десять лет докатится. Если вообще волной плеснет. А там сейчас. Слушают. И есть что послушать, вот в чем заковыка. Но ведь одна программа и всё. Как каменюга в болото. Даже кругов по воде не пошло. Поймали как-то вечером «Радио Люксембург». Посидели десять минут — выключили к едреней фене этот тлетворный дух заграницы. Противно слушать. Хоть в «Комсомольскую правду» ругательное письмо пиши. Скоро совсем капут нормальной музыке. Будут под этот мудизм прыгать, бельмы закатывать. И была бы музыка. Так, шкварки. Глаза б на такой, прости Господи, венчик-бубенчик не смотрели.
И ведь что самое смешное — надо играть. Надо. Под лежачие камни и коньяк не течет. Хочешь, не хочешь, а капустка нужна. Так что надо садиться и всю эту халабуду репетировать. Хоть с нее и воротит.
Как центровых не лажай, а для них кабак — работа. Они, как на завод, утречком приходят и трое обычно одного не ждут, потому что заведено как у Саввы Морозова: опоздал — штраф. Прогульщик на работе, что дезертир на фронте. Рублем друг друга учат Ресторацию-мать любить. И каждый денек часа на три репетиции, а уж вечером в полный рост. Зато спокойненько, без напряга. Любую новомодную вещь играют. Потому и на «ладах» к ресторану подкатывают. И фрукты-ягоды с базара корзинами несут. Труд — это не общественное благо. Не-а. Личное.
Всё это, конечно, обсуждается, прикидывается к носу и откладывается на вырост. Что называется проквакал — и в тину. И усё спокойненько.
А тут Куша отмочил штуку — припер свою старенькую «Яузу», чтоб было чем заполнить перерыв. Странная щедрость. К чему бы такой альтруизм? Или только ради того, чтоб со своими параськами ногой дверь открывать? Да и так вроде не обижен — всегда пожалуйста.
Недолго думая, для антиресу решили открыть филиал всесоюзной студии грамм по сто — «Утюг Рекордс». Запечатлели себя без изысков, с микрофона. В антракте, не отходя, и прослушали.
М-да. Этот стон у нас песней зовется. Халюра чистой воды. Конечно, уровень «Дак сайд оф зе мун» и не ожидался, но и эдак утробно… Веселит лишь то, что находятся же дурни, которые за такоеденежку отстегивают.
Но время зря не потратили — взгляд со стороны никому еще не помешал. Уяснили кое-что: некоторые вещи обсосаны до скелета и играются с закрытыми глазами. Но их мал-мала-меньше. Остальное слеплено на живульку: ля минор-ре минор-ми мажор; он сказал: поехали. Дальше дрова. Дальше ельничек и осинничек. Дальше дорожки расходятся: у каждого свой интерес.