Буканьер
Шрифт:
Все смотрели на этого несчастного ниггера с сожалением и сочувствием. Все, кроме охранников, которые радовались тому, как бьётся в колодках измученный негр. Кокнар убрал свою кочергу и унёс её обратно в кузницу, в угли.
— Дайте ему плетей, — произнёс месье Блез. — Раз пятьдесят, да смотрите не убейте. Эта скотина ещё поработает.
Пороть взялся Пьер Сегье, но, как мне показалось, без особого энтузиазма. Однако, мы всё равно дружно вздрагивали, когда кончик хлыста со свистом рассекал чёрную кожу. Сильнее всех вздрагивали два других беглеца.
Глава 6
Нас заставили смотреть всё от начала и до конца. Как беглецов клеймят раскалённым железом, как их бьют плетью, а потом оставляют лежать под палящим солнцем. Последнему из беглецов повезло меньше, в середине экзекуции Пьер Сегье заявил, что утомился, и плётку взял Бернар, а мы сразу же поняли, что Сегье порол их очень даже милосердно.
Когда всё закончилось, надсмотрщик стряхнул капли крови с плётки и повернулся к нашей неровной шеренге. Негры, особенно из новеньких, были в ужасе. Я, признаться, тоже.
— Всё понятно вам? Так будет с каждым, кто посмеет даже подумать о бегстве, — заявил он.
— Да, месье, — ответили рабы нестройным хором, и Лансана, кажется, удовлетворился ответом.
— За работу, бездельники! Солнце ещё высоко! Этих, — он указал рукоятью плётки на лежащих тут же беглецов. — Унести в барак. Нет, в другой, вон в тот.
Он указал на наш барак, и без того тесный. На секунду меня кольнул страх, что из-за этих рабов кому-то придётся переехать в другой барак, и мы с Шоном окажемся разделены.
Честь перетащить их в барак выпала мне и еще одному ниггеру. Остальных отправили в поля и на лесоповал, а зарывать подкоп охранники взялись сами, разумно не доверяя такое дело рабам.
— Хватайте и тащите, чего вы телитесь, олухи?! — прикрикнул на нас охранник, глядя, как мы не можем подступиться к лежащим телам.
Я чувствовал, как к горлу мерзким комком подкатывает тошнота, особенно, когда на глаза мне снова попадались измочаленные спины, залитые кровью. Может, мне только казалось, но местами я видел желтоватые кости, то и дело проступавшие из-под рассечённого мяса. Выпоротые рабы даже не стонали, валяясь в беспамятстве, но я видел, что все трое ещё живы. Я взялся за ноги первого из них, моему напарнику пришлось тащить за руки, и стоило нам только приподнять его, как раны снова открылись и засочились кровью.
— Аккуратнее тащи, — сказал я.
Мы понесли его в барак, душный и тёмный, и мне вдруг подумалось, что в такой духоте, грязи и антисанитарии все они непременно подцепят заражение крови и умрут, но я их недооценивал.
Бедолагу положили на чью-то лежанку лицом вниз. Мухи, которые вились где-то под потолком, с басовитым жужжанием полетели на запах крови, облепив исполосованную спину. Я чуть задержал взгляд на нём, но тут же отбросил мрачные мысли и пошёл за следующим беглецом.
Их даже не охраняли, разве что месье Блез сидел на крыльце, набивая трубку табаком из кисета и равнодушно глядя на выпоротых негров. Для него эти негры даже не считались людьми.
Я отвёл взгляд, чтобы не привлекать внимания управляющего, тот чиркнул кресалом, раскурил трубку и уставился на меня. Мне остро захотелось броситься на него и задушить голыми руками, но это желание я подавил, глянув на обрызганные кровью колодки.
— Англичанин, — произнёс он.
— Я не англичанин, — ответил я. И добавил после некоторой паузы. — Месье.
— Да мне плевать, — он пыхнул трубкой, и его лицо окутал густой сизый дым. — Я за тобой приглядываю, англичанин. И если мне вдруг что-то не понравится...
Договаривать он не стал, но я прекрасно понял, что он имеет в виду. Я потупил взор, демонстрируя покорность, взял израненного негра за ноги, дождался, пока мой товарищ поднимет его за руки, и мы быстро зашагали к бараку, подальше от управляющего. Только в бараке, вне досягаемости Блеза, я позволил себе прошипеть несколько ругательств.
Негр, с которым я переносил раненых, покосился на меня, но ничего не сказал. Я даже не знал, понимает ли он хоть какой-то из европейских языков.
Второго раненого положили рядом с первым. Мне хотелось хоть как-то им помочь, но я даже не представлял, что можно сделать в таких условиях. Я привык к тому, что в моём времени легко можно достать и чистую воду, и стерильные бинты, и лекарства, но здесь не было ни первого, ни второго, ни, тем более, третьего, а всё лечение заключалось в том, что этих ниггеров пока никто не трогал.
Затем мы принесли и третьего, а месье Блез так и сидел с трубочкой на крыльце, поглядывая на нас. Лицо его не выражало никаких эмоций, будто вырезанное на деревянном чурбаке. Только когда мы вышли из барака, он тут же обратил свой взор на нас.
— Бегом на поле, — ровным тоном приказал он, будто он был футбольным тренером, а не управляющим плантацией. — Бернар найдёт вам занятие.
Я посмотрел на небо. Солнце едва-едва доползло до своего зенита, а значит, ещё весь день впереди, и работать нам предстоит до самого заката. Снова. Мы нехотя поплелись на поле, но в спину нам донёсся резкий окрик управляющего.
— Бегом! — прорычал он, и мы чуть ускорились, больше делая вид, что бежим.
Едва мы показались на поле, как Бернар Лансана грубо нас обругал за нерасторопность.
— Вы где шляетесь, голубки?! Живо мотыгу в зубы и вперёд! — сходу облаял нас надсмотрщик.
Мне, как обычно, захотелось разбить мотыгой его башку, как камбоджийскому интеллигенту. Месье Лансана был недоволен, что из-за сбежавших негров мы вышли в поле позже обычного, и не стеснялся подгонять всех плетью, но в остальном это был обычный рабочий день, навалившийся тяжёлым грузом на наши плечи.
Охрана сегодня тоже была гораздо бдительнее, чем всегда. Ещё бы, за сам факт того, что они едва не прошляпили побег и не нашли подкоп, который беглецырыли как минимум несколько ночей, их по головке не погладят, и теперь охрана компенсировала свой грешок удвоенным усердием. И, похоже, Блез уже сделал им внушение, потому что они ходили хмурые и злые, как церберы. Зато я, глядя на их рожи, злорадно посмеивался в бороду. Да и не только я один.
Но всякий раз, когда я вспоминал про порку и клеймение, улыбка сама собой сходила с моего лица, а когда я закрывал глаза, то передо мной всплывали искажённые мукой лица и свистящая плеть, раз за разом рассекающая чёрную кожу. Чтобы хоть как-то отвлечься, я пытался петь песни, как это частенько делали ниггеры, но с трудом вспоминал хоть что-то длиннее одного куплета, и перескакивал на следующую, продолжая мотыжить землю. Я чувствовал, что медленно схожу с ума здесь, и если в ближайшее время не вырвусь с этой плантации, то здесь и подохну.