Букет белых эустом
Шрифт:
— Я Настя, невеста Матвея. А ты кто ему?
Уля чуть было не представилась «бывшая невеста», однако вовремя осеклась:
— Я же сказала, что знакомая. Меня Ульяна зовут. Матвей про меня не рассказывал?
— Не рассказывал.
Ульяна подумала, что зря помчалась в Конашов: такая решительная Настя о Матвее и без посторонней помощи позаботится, видно, что вцепилась в своего жениха бульдожьей хваткой. Вдруг Настя понизила голос и почти шёпотом спросила:
— Ты знаешь, кто его изувечил? — и не дожидаясь ответа продолжила: — Его Александр Баранов убить хотел, а теперь родственники
— Хорошо, передам, — машинально кивнула Ульяна. Её умилило по-детски ласковое «Мотя», сказанное про Матвея, она так своего бывшего жениха даже мысленно не называла.
— А я сразу догадалась, что тебя Барановы прислали. Думаете, что за Матвея постоять некому? Так вот, знай, мы с Мотей заявление в ЗАГС подали, я ему самый близкий человек и правду доказать смогу. Какие же вы, Барановы, все мерзкие! — с отвращением произнесла Настя.
— Мы с Матвеем тоже прошлой осенью жениться собирались, пока я его с женой Баранова не застукала.
Настя посмотрела на Ульяну, как на умалишенную:
— Не ври!
— Я никогда не вру. Тебе деньги нужны будут. У меня мама в этой больнице не раз лежала, я знаю, как лечиться. Сейчас начнется: на лекарства, на то, на сё… На держи, — Уля достала конверт, переданный ей Кирой. — Это не от Барановых, это от меня и… от очень хорошей женщины.
Ульяна вышла из больницы в странном настроении: она и досадовала на себя (зачем-то помчалась в Конашов, вообразила, что без её участия Матвей не станет на ноги), и была собой довольна (она сделала, что могла, и убедилась, что об её, пусть и бывшим, друге позаботятся). «Теперь надо позвонить тёте Ире, сказать, что приехала», — подумала Уля, и тут же раздался звонок:
— Добрые утро! Как твои дела?
— Тётя Ира, я к тебе через полчаса зайду. Я в Конашове у горбольницы.
— Уля, что-то случилось?
— Ничего не случалось. Приду, расскажу.
— Ну, скорее давай. Я жду.
Только Ульяна нажала отбой, как телефон вновь зазвонил. Понятно, что тётя Ира беспокоится за племянницу, не терпится узнать, почему та вернулась.
— Тётя Ир, я же сказала, что у меня всё в порядке. Вот тридцатый автобус стою жду.
Но из трубки донеслось:
— Костюченко Ульяна Сергеевна?
— Да. Слушаю Вас, — от строгого мужского голоса Уле стало не по себе.
— Вы знакомы с Александром Барановым?
— Знакома. Это муж моей подруги.
— К Вам есть несколько вопросов, поскольку Вы находитесь в другом городе, то я Вам сейчас сброшу образец заявления, чтобы Вы попросили направить отдельное поручение в ОВД по месту Вашего жительства, не забудьте указать Ваш новый адрес. Вас вызовут, и Вы подтвердите, что четвертого июля Баранов с женой гостили у Вас в Москве.
— Я сейчас в Конашове, могу к Вам в полицию прийти. По какому адресу?
— Октябрьская, пятнадцать. Сегодня сможете приехать подтвердить пребывание Баранова?
— Через час смогу, только я не буду подтверждать. Они ко мне не приезжали.
— То есть Вы хотите сказать, что шестого июля их в Москве не было? Подумайте получше, вспомните.
— Я хорошо помню, что в прошлый понедельник было. Сейчас к Вам приеду, и Вы всё запишите.
— Сегодня суббота. Выходной. Я Вам в понедельник позвоню.
— Я в понедельник в Москве буду.
— Всего доброго! Если будет нужно, я Вас вызову, — в трубке пошли короткие гудки.
Ульяна в растерянности шла по улице — вроде бы всё правильно сделала: никого не обманула, против совести не пошла, не стала в подлости участвовать, но на душе было гадко. Вспомнила, как обнималась Вика на перроне с каким-то парнем, как целовалась в машине с Матвеем. Неизвестно ещё, какие картинки Баранов видел, а ведь он жену любит! Ульяна впервые с симпатией подумала о Сане, недалекий, грубый, но он умеет любить. Наверняка родные про Вику ему все уши прожужжали: «С ней пропадешь, гони её», а он всё равно с ней, как может, пытается свою семью сохранить. А с другой стороны, он человека чуть на тот свет не отправил, а сейчас сухим из воды выйдет: отец денег не пожалеет, и Вика про это говорила, и Настя в больнице рассказывала… Ульяна окончательно запуталась — сочувствует она Сане Баранову или осуждает его.
Едва Ульяна переступила порог, Ирина бросилась целовать племянницу:
— Как я соскучилась!
— Тётя Ир, меня две недели не было, а ты меня, как с фронта, встречаешь.
— Пошли на кухню, кормить тебя буду. Я, пока ждала, сырников твоих любимых нажарила.
Ульяна сидела на уютной маленькой кухне, ела сырники со сметаной и отвечала на множественные вопросы. Причину приезда решила не называть, зная, как тётка всполошиться, начнет переживать, давать советы, поэтому сказала, что не все вещи забрала, вот и пришлось вернуться за тёплым свитером.
— Да зачем он тебе в такую жару? И деньги на дорогу тратила… Ты бы мне сказала, я придумала бы, как передать.
— Зато вот к тебе пришла, сырников вкусных поела, — улыбнулась Ульяна.
— Хорошо, что ты позвонила, а то я собиралась с Суриными к ним на дачу поехать. Приглашали на клубнику.
— Ну, так поезжай.
— Чего я клубники не ела? У меня от неё аллергия. Дальше рассказывай, почему тебя твоя начальница к себе жить взяла.
— Потому что очень добрая женщина. И мама у неё строгая, но тоже добрая. Они сами из Конашова, земляки.
— Как, ты говорила, её зовут?
— Мать Людмила Михайловна, а она Кира. Кира Зотова.
— Постой, что-то знакомое. Кира Зотова…
Они попили чаю, обсудили перспективу работы в московской школе и секретарство в офисе, когда Ирина вдруг воскликнула:
— Вспомнила! Вспомнила, откуда знаю эту Киру Зотову. Мы тогда со свекровью жили на Заречной в пятиэтажке. Так, эта Кира там жила, с ней какой-то скандал был связан: наркотиками, кажется, торговала, ей негр из сельхозакадемии их возил, она ещё от него ребёнка родила.