Букет для никого
Шрифт:
А бабка жила в самой лютой комнате. Бывшая ванная в виде бассейна с мраморными статуями вокруг. Вот она в бассейне и жила мраморном: диванчик, шкафчик, семь слонов, телевизор и книги. Всё рационально. В ванну даже по малой нужде можно сходить, да и вода – вот она. Удобно всё. И посередине бабка.
Ну, агенты: «Хо-хо-хо, ха-ха-ха, вот бабка жжёт!» А договоры уже все подписали. Канадец деньги прямо снежками кидает. У людей смотровые на руках, и квартира потихонечку пустеть начала, поехали люди за счастьем. А бабулька та ходит, всех поздравляет, за всех радуется, помогает, письма, говорит,
И как-то всё! Люди кончились. Осталась одна бабка. Пришли агенты. Бац, дверь закрыта.
Они звонить. Там бабка:
– Хто тама?
– Это мы, агенты.
– А я одна! Боюсь и хрен кому открою! Я голая! Ха-ха-ха! Сейчас собаку с милицией вызову.
Приезжают собака с милицией. Агенты рогом в дверь бьются, орут: «Наша хата!» А менты, как назло, тоже питерские интеллигенты. Ну, сейчас таких туда не берут.
– А договор у вас с бабкой есть? – спрашивают.
– Нету, – присмирели агенты.
– Она тут прописана?
– Прописана, – агенты говорят.
– Прописана! – бабка говорит. – Вот мой паспорт, вот квитанции за свет.
– Ну а что же вы тогда? – удивившись, говорят менты с какой-то обидой даже. Те в вой:
– Бабка! Ё-моё, доллары, канадец, ыыыыы. Все уехали! Однокомнатную вам ванну дадим.
– Ой, сыночки, ой, что ж вы так с собой делаете? Вас, наверное, и бандиты теперь убьют?
– Ой, убьют! – те взвыли.
– Я же вам, козлам, говорила? – металлом, чеканя слог, по-дзержински сказала бабка. – Тут мой дед родился при Александре III Миротворце, и папа родился при Николае Кровавом, ну и я умереть тут хочу. При Собчаке-демократе, прости господи.
– Умрёшь, умрёшь! – взъярились агенты.
– Как это умру? Попрошу эти слова занести в протокол, – бабуля трупов не боялась. Она войну прошла. И умела убивать. Она таких, может, в блокаду ела. В фарфоровой супнице Кузнецовского завода. Мельхиоровой ложкой бульон мешая.
А менты и правда чисто питерские попались и пролетарским гневом воспламенились, и типа на особый контроль бабку и квартиру.
Ну, нечего канадцам тут снежками туда-сюда раскидываться. На Пушкинской улице.
Павлик замолчал и неожиданно метким щелчком попал бычком в урну, стоявшую в четырёх метрах. С аплодисментами взлетели голуби. Кувыркаясь, сделали облёт вокруг памятника и прилетели на то же место. Тоже кайфовали, видимо, от весны.
– Ну и чем кончилось? – даже я был заинтересован.
– А ничем. закурил Паша следующую сигарету- Канадец умер. Пойдём-ка ещё шарахнем по пивку.
И мы пошли к выходу.
В это время в садик зашла пара негров с ребёнком. Ребёнок ныл и скандалил. И смотреть его было противно.
– Йоу, нигер, завязывай эту хуйню, – сказал один из негров на чистейшем русском. И ребёнок мгновенно затих. Они расселись на белой лавке и, подняв черные лица к солнцу улыбнулись
Весна.
Тут это и случилось. Пришёл в мою жизнь мотоцикл. Это случилось неожиданно – ничто не предвещало – и надеюсь, останется со мной навсегда.
Просто так сидели и пили пиво. Так было сотни раз уже. Но, видать, где-то что-то щёлкнуло. Кто-то скинул костяшки на счётах моей жизни. И «До» потеряло смысл, и стала важно
Мы пили пиво, а они ехали. Они ехали, а мы пили. И между нами была пропасть.
Это была гигантская колонна. Ну, тогда мне казалось, что это была гигантская колонна. Она ехала весной со стороны площади Восстания куда-то. Всё бы ничего, но она ехала мимо.
Рокочущий гром. И я вдруг понял, что больше в этой жизни ничего не хочу.
Совсем! Я просто должен ехать с ниииимиии. И всё. Не важно куда. Не важно зачем и на чём.
Я вдруг понял, что предал мечту. Круговорот зарабатывания бабок убил во мне кочевника. Ведь когда-то мечтал о первом дане по каратэ – чёрном поясе. Почему-то остановился на красном. Мне оставалось всего лишь два шага, чтобы стать мастером, представляете? Мастером каратэ.
Я собирался во Французский легион. Африка. Второй парашютный полк в Марселе. И я реально готовился туда – парашют, стрельба и каратэ. Кто если не я?
А тут жена, то да сё. Накрылся Французский легион. Жена-то ладно. Но дочку было не бросить. Сам без отца рос. Клятву себе дал, что с моими детьми так не будет.
Писал заявление в Афганистан. Но что-то не взяли. Потому что в детстве украл мотороллер, и у меня когда-то был условный срок, и я мог убежать в загранице. Убежать в Афганистане! Куда? К кому?
И вместо этих мечтаний я начал деньги зарабатывать. И мои мечты стали умирать раньше, чем я.
Да, деньги – это отчеканенная свобода. Конечно. Только есть куча людей, что чеканят свободу, а не деньги. Как? То, о чём я мечтал, вдруг просквозило мимо. Ведь я мечтал о том, как простым матросом пройду всю Россию Северным морским путём. Как я прогоню стадо быков через всю Америку от Техаса до боен Чикаго. Просто тупо в седле лошади, питаясь бобами и пердя, засыпая в звезды. Проехать и вернуться с задницей, покрытой мозолями. Тысячи людей это делали.
А я?
А я?
А я зарабатывал деньги. Меня окружаетмножествопредметов, купленных за бабло. Но помню ярко, как с дедом заехали один раз на его автобусе в цыганский табор под Тулой. Ночь. Цыгане. Костры горят. Зубы блестят. О боже, как же тогда мне было возбуждающе страшно в мои двенадцать лет. Очень страшно и удивительно. Удивительно страшно. Я до сих пор помню, с какой стороны дул ветер. По левой не тронутой бритвой щеке. А вот какой был модный телефон у меня пять лет назад, не помню. Ни марки, ни цвета, ни запаха. А ведь гордился им, как орденом. При разговорах небрежно им вертел, чтобы все видели.
Чтобы знали. Завидовали.
А тут цыгане, и искры костров, и мне двенадцать лет. И откуда ветер дул, теперь помню только я один в этом мире.
Я до сих пор не видел Байкала и не ночевал в тайге. Куда там. Я воровал лес. В Радофиниково с Беримором. Я в нём не жил, не прятался. Я его крал. И, кстати, покупал за этот краденый лес что-то.
И что? Что – не помню, а лес помню. Лес стоит и падает. Ей, ели, и жизни сто лет. Не спилишь – сама упадёт. Сгниёт. Вроде всё правильно. Но ничего красивее не видел в лесу, чем лежащие три ели-перестарка с корнями вывороченными. Как на конфетке «Мишки в лесу». Помните? Конфеты такие были. Три ствола охрененной ширины и медвежата.