Шрифт:
Самая прекрасная пора в Питере – это весна. Весна не мартовская, а вот именно апрельская или майская.
Майская не так всё же. Апрельская – она ещё робкая такая, только как бы предчувствие надвигающихся перемен, а майская – она как бы уже к чему-то обязывает. Мартовская весна и вовсе не весна, а просто солнечная зима. И единственное позитивное от мартовской весны в том, что ещё не видно собачьих куч. В апреле кучи уже наружу, но это как-то не печалит, а наоборот. Улыбок на улице больше и это странно. Хочется выйти на улицу и пропустить людей через мясорубку добра. И таких полно. И все радуются.
Солнышку радуются и воробьям. То, что можно скоро одеть кроссовки и снять свитер.
У всех предчувствие какое-то. Каждый что-то ждёт. Наверное, помереть вот хуже всего в апреле. Обидно как-то. Все радуются, у всех надежды, а тебя, дурака такого, прикапывают. Хотя у всех позитив будет после похорон.
Другое дело осенью. Кладбище, моросящий дождь, сыро, уныло и тускло. Все промокли и замёрзли. И только ты лежишь в сухом и тёплом ящике. И тебе плевать на всех. Костюм тройка, пенсне, презерватив и галстук. Почти всех же хоронят в строгих костюмах. Так что когда будет страшный суд или зомби-апокалипсис, это будет очень серьёзное мероприятие.
Почему презерватив? Ну а откуда я знаю. Ладно, несёт куда-то не туда.
Все радуются весной в Питере – и точка. Город-сказка, город-мечта; попадая в эту жопу, пропадаешь навсегда.
И сам такой прямо почками чувствуешь, что этой весной ты распустишься. Впрочем, иногда хочется простого человеческого насилия. Но это так, личное.
И мы радовались. Втроём.
Дело было так: сидели мы в Катькином садике. Млели. Солнце весеннее. Кусты чирикали воробьями. Благость на душе.
Паша, Индеец и я.
Мы друганы, но все разные. Тёплое лежащее рядом счастье.
Паша похож на офицера СС. Белокур, светло глаз, с прямой спиной. Родом из города Арзамас-16, где атомную бомбу делали. Родился с серебряной ложкой в заднице. Профессорская семья. Мама – заслуженный учитель. Высшее образование у Паши. Прекрасная правильная русская речь с красивой жестикуляцией. Спортсмен-медалист. Занимался вольной борьбой вместе с голливудской звездой Олегом Тактаровым. И даже, как утверждает, пару раз его забарывал. Снимался в голливудском фильме «Екатерина молодая». Видеокассеты с этим фильмом трепетно хранит до сих пор. Хотя уже видеомагнитофонов ни у кого нет. Первая жена – Мисс Белоруссия. Ездил в Америку по обмену студентов. Сейчас чёрный риелтор. Проходит по разным уголовным делам, связанным с квартирными махинациями. Жена Мисс Белоруссия с ним развелась из – за сердечного Павликого в непостоянства. Слаб Паша на передок до нельзя. Моральный рахит.
В данный момент у него условный срок, поэтому он святее Папы Римского. И у него в кармане около пяти трубок мобильников с разными сим картами. Они беспрерывно звонят разными песнями и колокольчиками и он похож на человека-оркестр. Паша здесь с двадцати лет. Приехал как строитель дамбы и даже получил комнату в общежитии. С дамбы он как то уволился, а комната, каким то кривым зигзагом у него осталась. Ходить туда Паша боится. В комнате ничего нет. Туда только повестки с милиции приносят. Весь пол в них. По ним Паша не является и об их существовании узнаёт раз в год. Впадает в панику и начинает бухать. Меняет телефоны. Потом успокаивается, и жизнь продолжается.
Иногда ему звонят соседи и говорят, что там у него в засаде менты сидят. Паша впадает в панику и начинает бухать. Меняет телефоны. Потом успокаивается, и жизнь продолжается.
Иногда звонят и менты и соседи сразу и предупреждают что у него в комнате, какие то тревожные пацаны в спортивных костюмах и нехорошем прищуром. Паша впадает в панику и начинает бухать. Потом меняет телефоны. Успокаивается, и жизнь
Тактика такая, как ни странно, приносит свои удивительные плоды. У милиции есть жёсткие сроки по уголовным делам, а гоняться за Пашей по всему городу никому не хочется. Поэтому, прождав Пашу пару месяцев и выслав ему с десяток повесток, в прокуратуре потихонечку к нему остывают. И как-то там мухлюют, и либо переводят косяки на кого-нибудь, либо просто дело разваливается, да и всё. В большинстве случаев это срабатывает.
С тревожными пацанами ситуация аналогичная. У тех хоть и нулевой документооборот, но сроки не в пример сжаты, да и вообще.
Но иногда фарт заканчивается, и у Павлика начинаются весёлые дни: дверь с петель, обыски. Пару раз с поезда даже снимали, когда он, чуя анусом жареный лом, пытался по-тихому свалить в Арзамас. А недавно вообще он почти год жил в Тихвине, потому что кинуть умудрился сразу и ментов, и бандитов. И ещё кого-то очень жуткого.
Заготавливал в Тихвине веники для бани и читал стихи Есенина местным маргинальным бабёнкам. Бабёнки в жизни не слышали ничего такого и поэтому, чуя женским сердцем что-то трепетное, отдавались ему самозабвенно. Паше можно было бы позавидовать, но я этих бабёнок видел. Уверяю, завидовать не надо. Я бы в голодный год за самосвал блинов не стал бы это делать. Стихи бы почитал, конечно, но только за еду.
А ещё Павлик верующий. Но немного странно. Когда он кого нибудь хочет кинуть на жильё он идёт в церковь .Ставит свечку и усердно молится за успех предприятия.
Индеец – тот ещё тип. Ростом под сто девяносто. Фигура македонского солдата. Чёрные волосы, длинные. В хвосте. Похож на Гойко Митича. Закончил зачем-то гидрометеорологический институт. И, как практикант чего-то там с погодой и течениями, на морском корабле осуществил научное плавание вокруг Африки. Из плавания он привёз череп африканской женщины и привычку к красной фасоли. Жил Индеец на Марата в хорошей комнате, и вся комната у него в музыке. На виниле, на бобинах магнитофонных. Аудио аппаратура неплохого качества, советская. Хорошо у него было. Большего, правда, ничего не достиг. Когда-то он неплохо зарабатывал, но вляпался в религию и пропал. А я помню, как мы с ним зарабатывали на протяжении недели по четыре тысячи долларов в день. Не постоянно, конечно, но тоже неплохо. Время то ушло, и после совместного триппера, который потряс Индейца до кукушек, он ослабел. Или усилился. Стрёмными делами не занимается больше. В церковь ходит по воскресеньям. Сильный всё же человек. Я вот так и не смог.
Как вы должны были заметить ничего высшее образование этим хлопцам не дало кроме пустых хлопот.
А я? А я тридцатилетний балбес, приехавший сюда из Тулы. Детская комнаты милиции. Отца нет, мать всю мою сознательную жизнь бухала, и от папок, которые появлялись в моей жизни, рябило в глазах. Один запомнился тем, что стоял голый посреди комнаты на табуретке в милицейской шинели и, размахивая моей хоккейной клюшкой, пел: «Я из проституток проститутка», а потом: «Потолок ледяной, всюду жопы, а из окон торчат черножопые!» Ну и так далее. Репертуар был разнообразен и кардинально противоположен, советским песням.
Мне в принципе это нравилось.
Такое детство закалило меня и дало живость ума. Маманю два раза упекли лечиться от алкоголизма. Оба раза по два года. И вот это время и было для меня чудесной юностью. Никаких институтов, только спортивные секции. Тянуло меня к ним то, что там давали талоны на еду и витамины в баночке. И я с уверенностью могу сказать, что Родина-мать выкормила меня своей могучей грудью.
И яблони.
Тульские яблони и две сливы в детском саду напротив моего красно кирпичного дома.