Буккакэ в Амитвилле

Коллектив авторов

Позже, с холодами, оказалось: не греют немецкие шинели, а шапок нет совсем, только у егерей. И техника оказалась неприспособленной, уже при слабых морозах моторное масло замерзало. Немцы вынуждены были моторы сутками не глушить, расходуя драгоценный бензин и моточасы.

Вскочил, стал делать физические упражнения: приседать, охлопывать себя по плечам, подпрыгивать, пока не согрелся.

Карты нет, как и компаса, все сгинуло в разбомбленной машине. Если направление еще можно определить по солнцу, деревьям, то местоположение – невозможно.

Придется заходить

в деревню или село по пути. Решив так, тронулся в путь. Два-три километра прошел – и вот она, деревня на пригорке. Оттуда крики доносятся, плач женский, потом винтовочный выстрел ударил. Да что же там творится? Партизаны не стали бы бесчинствовать. Либо мародеры, либо полицаи. Что те, что другие – враги, заслуживают смерти. Быстрым шагом Прилучный в деревню вошел. Деревенька небольшая, домов двадцать и все на одну сторону улицы. Посередине лошадь с повозкой стоит, на подводе сидит полицай. Одежда гражданская, на голове форменное кепи, на левом рукаве белая повязка с надписью на немецком: «полиция».

Увидев немца, полицай соскочил с подводы, вытянулся. Чувствовалось, что в армии служил. Михаил спросил на немецком:

– Какое задание выполняете, кто командир?

Полицай не понял ничего.

– Извиняйте, господин немец. Не понимаю я.

– Ты одна? – коверкая слова, спросил Михаил.

– Нет, господин немец. Нас трое.

Полицай для убедительности показал три пальца.

– Зер гут! Все сюда.

И гаркнул:

– Бистро! Лос!

Полицай побежал в избу. Михаил автомат снял с плеча, перевесил на грудь, взвел затвор. Из избы уже выбегали полицаи, выстроились перед Михаилом. Двое точно поддатые, поскольку рожи красные, стоят покачиваясь. Михаил дал длинную очередь, срезав всех троих. Над деревней тишина, даже куры не кудахчут.

Михаил крикнул:

– Мужчинам выйти ко мне! Быстро исполнять!

Вышел дед и еще двое мужиков немного за сорок, опасливо приблизились.

– Грузите этих на подводу.

Взялись за руки-ноги, забросили в повозку.

– И винтовки тоже.

Исполнили.

– Ты – садись на телегу, – приказал Михаил. – Где у вас поблизости река, озеро или болото?

– Километра два отсюда Отолово озеро.

– Правь туда. А вы, мужики, идите по домам и помалкивайте. Ничего не видели и не знаете.

Мужики в оторопи стоят. Чудеса! Немец полицаев убил и по-русски говорит чисто!

Михаил за телегой пошел. Через полчаса в самом деле озеро открылось. Да, кабы не война, здесь отлично отдыхать можно. Лес, озеро с чистой водой, видно далеко, воздух чистый, птички поют, как будто войны нет.

В первую очередь Михаил винтовки в воду далеко зашвырнул. Если немцы или полицейские в деревенских избах оружие найдут, казнят жителей, а дома сожгут. Затем вдвоем забросили в воду трупы.

Мужик замер. Немец может избавиться от него как от свидетеля.

– Чего застыл столбом? Забирай лошадь и телегу. В хозяйстве пригодится. Только следы крови замой. Удачи!

Развернулся и вдоль берега пошел. Насколько он помнил карту, правее озер шел грейдер на Городок. До него километров шестьдесят, два дня

ходу. Об одном пожалел, когда отошел: покушать не попросил, хотя бы хлеба. Деревенским проще выжить, чем городским. В огороде свои овощи, мука из колхоза на трудодни, своя живность – куры, свиньи, коровы, а стало быть, и мясо с молоком. Конечно, с началом войны всем стало жить тяжелее.

Попрошайничать не хотелось, тем более отнимать у селян. Выход нашелся неожиданный. Подошел к селу, постоял – входить или нет, но голод не тетка, вошел. А навстречу по дороге бричка. Мужик на облучке как увидел Михаила, лошадь остановил, с облучка на землю спрыгнул, поклон отбил.

– Пан немец, приветствую! Рад видеть освободителя от большевистского ига. Не согласится ли пан немец откушать?

– Йа! Показывайт дорога.

По всей видимости, мужик не белорус, а поляк. И не ограбили его, видать, немцы. Изба добротная, в сарайчике свиньи хрюкают, куры на заднем дворе ходят. Ситуация выяснилась через минуты.

– Я старостой села назначен, пан немец. Давно вашего прихода ждал. И даже двух жидов немецкому командованию выдал.

– Очен карашо, зер гут!

Пока староста говорил, его жена собирала на стол. От изобилия у Михаила слюни потекли. Сало соленое, деревенская колбаса, вареная бульба, соленые огурцы, белый подовый хлеб, бутыль с мутным самогоном. Староста сам по стаканчикам разлил.

– Найн! Их бин служба! Нельзя, ферботен!

– Понимаю, сам служил! Тогда не побрезгуйте.

Михаилу хотелось наброситься на еду, откусывать большие куски и есть. Двое суток без крошки во рту, а нагрузки большие. Но сдерживался, ел не спеша, даже лениво, вроде одолжение хозяину делал. Белый хлеб из печи отменно хорош, испечен вчера. Давно такого не ел. Всего отведал. Все вкусное, натуральное. Это у немцев с сорок третьего года пошли эрзац-продукты вроде желудевого кофе и сахарина вместо сахара.

Наевшись, Михаил откинулся на спинку стула.

– Кто в селе есть враг, кого пиф-паф? – спросил он хозяина.

– Кого надо, уже сдал в район, – самодовольно ухмыльнулся староста.

Вообще-то в чужой тыл Михаил не отъедаться пришел. Поблагодарил хозяина.

– Данке шон.

Хозяин провожать вышел.

– Наме? Как твой… э… фамилий?

Имена предателей надо командованию передать, после освобождения всех их ждет заслуженная кара. В том, что будет победа, Михаил не сомневался – иначе зачем жить?

– Пинчук, пан немец.

– Я запоминать. Ауфвидерзеен!

Сытому шагалось легче. На ночь в лесу остановился. Таким образом до передовой за неделю добрался. Теперь самое сложное – перейти. А сплошной линии фронта не оказалось. Немцы наступали, попусту рыть землю не желали, ведь завтра могут продвинуться на десятки километров.

Сначала Михаил шел мимо колонны техники, рассредоточенной по обе стороны от дороги. Потом пехота пошла, расположившаяся между деревьями. Даже окопов не отрыли. Опасался часовых, дежурных пулеметчиков, минных полей. Не оказалось ничего. Повезло? Через час осторожного хода с пальцем на спусковом крючке вышел к своим.