Буккакэ в Амитвилле
Шрифт:
В госпитале все чисто, светло, блестит, сияет. Белые простыни, пододеяльники… Одежду у всех отобрали в стирку. Все раненые в исподнем – нательная рубаха и кальсоны. У ходячих еще коричневые халаты и тапочки без задников, прозванные «ни шагу назад».
Несколько дней вновь поступившие отсыпались. Сон и еда восстанавливают силы – нехитрая медицинская премудрость.
На третий день Михаил письмо родителям написал. Отдавали листки политруку, тот проверял – нет ли лишнего? Складывал в треугольники и отправлял на почту. А там за дело брались цензоры. Вычеркивали указания на номера воинских частей, их дислокацию, описание боевых действий. Солдатские треугольники марок почтовых
Неделя прошла, стал Михаил уже вставать с кровати. Ходил с костылем, главное – добредал до туалета. Стыдно было, молодые девочки раненым судно подавали. Обязательно в полдень и в шесть часов вечера выходили в коридор, где висел черный репродуктор. Передавали сводки Совинформбюро. Приходилось слышать стандартные фразы: «На… направлении идут упорные бои». А на следующий день передают: эта деревня или город уже в руках врага. Особо отмечались подвиги наших воинов, вроде летчиков Гастелло или Талалихина. Этому, конечно, радовались, и все же тягостно было сознавать, что отступаем, отдаем врагу родную землю…
Однажды Михаил слушал сводки и вдруг медсестричка выкликает его фамилию:
– Прилучный, есть такой?..
– Да, – насторожился он, – а что?
– К вам посетитель на КПП.
– Посетитель? Кто?!
– Не знаю, мне передали, а я – вам.
Удивляясь, доковылял кое-как, а там… мама! О Господи!
В руках корзинка: яйца, кусок сала. Кинулась на шею, принялась целовать:
– Мишенька! Сынок!.. Ранен?!
Отстранилась, осмотрела.
– Куда тебя?
– В ногу и спину осколками. Но уже лучше, встаю, хожу. Не волнуйся! Все позади.
– Это тебе гостинец от селян, чтобы поправлялся быстрее.
Разговаривали на КПП. Караульный маму на территорию госпиталя не пропустил, все же воинская часть. Удивительно, как мама смогла найти госпиталь?! В Горьком он не один, десятки. И адрес в письме не напишешь, а если будет, то цензор тушью вычеркнет. И все же короткая встреча сильно взбодрила Михаила, не виделся он с родителями уже год. Мама постарела внешне, конечно. Война и в тылу нелегко дается. Отец приехать не смог, работа.
Поговорить удалось не более получаса. Прибежала медсестра.
– Быстро в палату! Обход врачей.
Попрощались, Михаил пообещал писать чаще. С фронта пришли два его письма, родители написали ответ, но письма вернулись со штампом «Адресат выбыл».
Обходы были не только ежедневными, утренними, лечащего врача, но и всеми врачами отделения во главе с заведующим. Отбирали кандидатов на выписку: кого в запасной полк, кого в дом отдыха или даже санаторий для восстановления. Но санатории были для командиров или летного состава. Михаилу о выписке думать рано. А через пару дней он узнал, что в тылах госпиталя есть дыра в заборе, через которую можно выйти на улицу. Дыра хорошо замаскирована досками. А сдвинешь две соседние в стороны, потому что висят на одном верхнем гвоздике, – и здравствуй самоволка! Кто-то на рынок бегал за самогонкой, другие – ходоки по женскому полу. В госпитальном халате и тапочках далеко не уйдешь, да и патрули не дремали. А когда и ловили, доставляли в комендатуру, что с раненым сделаешь? Он на излечении, не на фронте, не дезертир, оружие не бросал. Был бы в штатском, можно было приписать попытку бегства. Раненые оправдывались: витамины нужны, соленых огурцов хотел купить, сала, яблок…
Из комендатуры звонили в госпиталь, из него приезжали, забирали «самохода». А действенных мер принять
Дней через десять, когда уже окреп, отставил костыль, но еще ходил, прихрамывая, к нему подошел политрук.
– С тобой побеседовать хотят. Иди в мой кабинет на первом этаже.
– Есть!
Кто хочет увидеть и зачем – политрук не сказал, а Михаил спрашивать не стал, наученный опытом спецслужб. Спустился по лестнице, нашел кабинет, постучавшись, вошел. За столом сидел средних лет военный, во френче, но без знаков различия. Лощеный, аккуратный, подтянутый, с каким-то неуловимым шиком – армейские командиры обычно не такие.
Таких Михаил опасался. Если человек скрывает звание и принадлежность к войскам, стало быть, есть чего скрывать. Чаще всего таким приемом пользовались сотрудники НКВД – напустить тумана, таинственности.
– Красноармеец Прилучный! – доложил Михаил.
На столе заметил свою историю болезни, под ней еще одну.
– Садись, боец! Разговор у нас долгий.
И вдруг перешел на немецкий:
– Где язык учил?
– Так жил в Республике немцев Поволжья. Специально не учил, грамматики не знаю. Само собой получилось. Говорю свободно. Читаю сносно. Пишу нормально.
– Да, говоришь чисто, как на родном, без акцента. Твою историю болезни изучал. Полагаю, недели через две выпишут по выздоровлению.
– Врачам виднее.
Михаил не мог понять, куда клонит военный. Вроде обвинить его не в чем, воевал честно.
– Старшего лейтенанта Нечаева помните?
– Еще бы! ПНШ по разведке в полку.
– Он сейчас на другой должности, о вас вспомнил.
Ага, вот откуда интерес у военного. Он, кстати, так и не представился.
– Предлагаю вам после выздоровления перейти на службу в разведуправление Красной армии. Конечно добровольно. И не в центральный аппарат.
– Согласен.
– Может быть, дать время подумать? Скажем, до выписки?
– Готов служить там, где нужнее Родине.
– Похвально.
Незнакомец сделал какие-то пометки карандашом.
– Можете быть свободны. О нашем разговоре никому не сообщать.
– Так точно.
Михаил вышел, а у комнаты еще один раненый стоит из выздоравливающих. Несколько дней назад Михаил его видел на прогулке. Любопытствовать не стал, что надо будет узнать – потом узнает.
Врачи советовали гулять, разрабатывать ногу, и он с удовольствием нарезал круги вокруг здания. Интересно было, куда попадет. Когда попал в госпиталь и немного пришел в себя, думал, после госпиталя направят в училище – доучиваться. Однако командование посчитало иначе, им виднее. Но все же немного досадно было. Одно дело быть красноармейцем, другое – командиром. Ответственности больше, но от правильно принятого решения зависит результат. Видел он и бестолковых командиров, поднимавших бойцов в атаку на танки. Сами погибали, личный состав губили. Погибнуть в бою дело нехитрое. А надо врага убить и самому в живых остаться.