Буккакэ в Амитвилле
Шрифт:
– Что интересного разузнал?
– Извините, товарищ старший лейтенант. Я был в ближайших тылах немцев против дислокации своего полка. Вам эти сведения пользы не принесут.
– Мне лучше знать.
И закричал:
– Фомин!
Вошел заспанный старшина.
– Под замок его! – распорядился старший.
– Есть! Ходи, немчик.
Михаила заперли в бревенчатом сарае. Прилучный сразу улегся на сено в углу и уснул. У своих, да еще под охраной. Но долго сидеть не пришлось под замком. Разбудил старшина Фомин, дергал за руку.
– Немчик, вставай. По твою душу командир приехал, с нашим Ведищевым ругаются.
Старшина завел его в комнату. У обоих командиров лица красные, злые. Точно: ругались.
– Прилучный, ты цел?
– Так точно!
– Чего у тебя отобрали?
– Пистолет.
При этих словах Ведищев достал из ящика стола парабеллум и протянул Нечаеву.
– Тебя хоть кормили?
– Никак нет.
– И воды не дали?
– Никак нет.
– Выйди, подожди за дверью.
Михаил подождал, пока старшие лейтенанты выяснят отношения. Слышал обрывки нецензурщины, ухмылялся не без ехидства.
Минут через десять Нечаев вышел красный, распаренный, как из бани.
– Поехали, Прилучный!
Сели в крытую полуторку, поехали в полк. Всего-то и ошибся с переходом Михаил метров на сто, а попал в соседний полк. Да и как угадаешь в темноте без компаса с преодолением минного поля, когда невозможно выдержать направление и приходится вынужденно отклоняться в сторону? Но все же Михаил был доволен. Не ранен, кое-какие сведения принес, не впустую сходил. Ехали минут пятнадцать, и сразу к штабу.
– Прилучный, ты извини. Сначала дело, потом обед и отдых.
ПНШ расстелил карту на столе. Синим карандашом отмечена линия немецкой передовой.
– Держи карандаш, показывай.
Михаил стал вспоминать весь путь, с первых минут на немецкой стороне.
– Здесь самоходки, видел четыре штуки. Вот тут госпиталь развернули. Палатки с красными крестами есть, а раненых нет.
– К наступлению готовятся, не иначе.
Михаил продолжил:
– Здесь склад боеприпасов. Судя по ящикам, снаряды и мины. А тут видел бочки и канистры.
– Топливо?
– Не могу сказать, видел издали.
Канистры у немцев удобные, железные. По обеим боковым стенкам отштампован орел со свастикой. Сверху три ручки. Может один солдат нести, могут сразу двое, удобно. Уже после войны наша промышленность стала производить аналогичные. Еще минут пятнадцать показывал, а Нечаев отмечал. Напоследок обвел район на нейтралке перед соседним полком.
– Здесь минное поле, пришлось ползти, колени и пузо ободрал.
– Так мундир целый.
– Пришлось снять, иначе бы запачкал, а то бы и подрал. Для немецкого офицера в таком виде непозволительно.
– Да, верное замечание.
– В следующий раз надо маскировочный халат поверх мундира надевать, а на той стороне снимать. Зато мундир чистый будет.
– Принимается. Переоденься в свою форму, а то кто-нибудь стрельнет сдуру. А потом на кухню. Я распорядился, чтобы оставили.
В сарае переоделся. Почистить бы форму надо, на обратном пути в ней полз. Успеется! Надел свое, привычное. И на кухню. Видимо, повар проникся распоряжением Нечаева. Полную миску супа налил и большой кусок мяса положил. С голодухи так вкусно показалось, что съел моментом. Кашу ел уже медленнее, чай пил вприкуску с кусковым сахаром. И так хорошо, благостно стало, что едва за столом не уснул. Доплелся до
– Здоров ты спать, двадцать часов кряду!
– Не может быть!
Зато почувствовал себя бодрым, отдохнувшим. Бойцы на обед направились, и Прилучный с ними. После обеда пошел к начальнику вещевого снабжения попросить компас.
– Нету! Было несколько штук, так все в ваш разведотдел отдал еще в июне. Бойцы сгинули – и компасы с ними.
Михаил только рукой махнул. Придется снабжаться трофеями у немцев. Если Красная армия, как в песне поется, всех сильней, то откуда такая нехватка всего – компасов, автоматов, гранат, пушек, танков? Почему не видно наших самолетов? А самоходных артиллерийских орудий и бронетранспортеров, как у немцев, и вовсе нет, отсутствуют как класс. И только глупец не видит, как они нужны на поле боя, как сохраняют солдатские жизни. Ответов Прилучный не находил. А спросить у командиров или политруков боязно, не любят они таких вопросов. Сильно любопытные из подразделений исчезают.
Утром немецкое наступление началось. Сначала бомбила авиация, потом полчаса минометы нашу передовую обстреливали. Затем послышался рев моторов. В нашу сторону ползли до десятка самоходок. За ними – бронетранспортеры с пехотой.
Что чувствует боец в окопе, когда на него ползут бронированные машины, а у него даже гранат нет? Полное бессилие, страх. Наедет бронированная машина на окоп, крутнется пару раз, обрушит стенки, завалит землей, раздавит. Были бойцы, которые не выдерживали, убегали в соседний окоп, а хуже всего – в тыл. Если позиции удавалось удержать, таких беглецов с поля боя расстреливали перед строем в назидание другим. А поступи командир мягко, пожури, дай трое суток гауптвахты, следующим днем в два-три раза больше бойцов драпать будут.
Казалось, ситуация складывается критическая. Кто-то из бойцов приготовил бутылку с зажигательной смесью и выжидал момент, когда самоходки приблизятся на дальность броска. Другие, у кого были гранаты, связали их в связку. Одна граната, если она не противотанковая, слишком слаба, чтобы нанести танку урон. В ней всего 140 граммов взрывчатого вещества, если это самая распространенная граната РГД-33. Для того, чтобы разрушить гусеницу, надо делать связку из пяти таких гранат, а это уже два с половиной килограмма веса. Метнуть такую связку получится на пять-семь метров. Время горения запала – меньше четырех секунд, то есть бросил – и только-только успеть нырнуть обратно в окоп.
С тыла послышался рев мотора. Михаил обернулся. Довольно близко к передовой подполз гусеничный тягач «Комсомолец», на котором была установлена противотанковая пушка конструктора Грабина – ЗИС-2 калибром 57 миллиметров. С точным и сильным боем, она была принята на вооружение с марта 1941 года, выпущено было немногим более ста штук. Распоряжением начальника Главного артиллерийского управления маршала Кулика пушка была снята с производства перед самой войной, причем по нелепому поводу – «обладает избыточной бронепробиваемостью». Это в то время, когда в РККА были только 45-миллиметровые противотанковые пушки, способные не всякий танк остановить, да только на малых дистанциях в 200–300 метров.