Букварь
Шрифт:
она тоже делает все, что я говорю. Ведь мы влюблены совсем недавно, и сила ее любви
еще слишком велика для того, чтобы задавать какие бы то ни было вопросы.
— Хорошо бы, — мечтательно сказал я; мы лежали под деревом, прогуливая работу, -
создать большой отряд, как у Штефана Великого. А? И назвать его "Лучники
Штефана", а?
— И что потом? — с угрюмым любопытством спросил Ион, лежавший чуть поодаль.
— Ну, сделать что-нибудь для
В общем, первую и вторую часть плана мы осуществили. Во-первых, ушли в парк (за
неимением леса) с оружием. Устроили для себя как будто сборы. Учились стрелять,
жили в шалаше, много читали и спорили. Во-вторых, дали себе название. Правда, не
"Лучники Штефана", а Ыйбен. Мне это название показалось куда романтичнее
"лучников". Со Смирновым тоже возникли проблемы.
— Понимаешь, — объяснил мне приятель, из национал-марксистов, — роль личности
в истории не очень велика. — Ликвидировав Смирнова, вы покроете себя славой
национальных героев, но…
— Но? — спросил я.
— Но ничего не добьетесь. Найдется кто-нибудь другой.
— Убьем и другого.
— Бесполезно. Рано или поздно вас поймают, и посадят в тюрьму. Как Илашку.
Сравнение было некорректным. Илашку герой. А мы только новички. Тем не менее,
пострадать за правду, как Илашку, представлялось для нас заманчивой перспективой.
— Так когда мы съездим в Тирасполь и пристрелим Смирнова? — спросил меня Ион.
— Я еще не решил, сделаем ли мы это, — ответил я, — но мы непременно что-то
сделаем.
— Давай быстрее, — хмурится ион, — мне 21 год, и я устал играть в бойскаута.
Ион очень нетерпелив. К тому же, он ревнует меня к Лучии. Она его тоже
недолюбливает: считает и не без оснований, недалеким парнем.
— В детстве, — задумчиво сказала мне она вечером, когда мы сидели у костра, — в
1992 году, я пережила сильное потрясение. Когда началась война с Приднестровьем, я
схватило папино охотничье ружье, и стала стрелять в окна. Мне казалось, что на наш
дом наступают сепаратисты…
Стоит ли говорить, что на их дом никто не наступал, потому что они жили в Кишиневе,
а война так и не покинула пределов Приднестровья? Так или иначе, но я растроган, и
прижимаю ее к себе. Мы шепчемся еще о чем-то у костра, и потом целуемся, долго и
нежно. Костер догорает, и мы идем в палатку.
К середине лета о нас даже написали в газете "Флукс". "Своеобразный эксперимент
подготовки молодежи к защите страны", "Спартанские традиции воспитания
молодежи", "С таких мини-лагерей начинается будущее Молдавии". Ну, и еще
несколько громких фраз. Еще к нам приезжали представители оппозиционной партии
либералов. Они взяли с нас обещание на следующий год открыть такой лагерь для
членов молодежного крыла этой партии. Это ценный опыт, говорят они.
— На следующий год, — мрачно роняет Ион, — нас уже не может быть в живых.
— Да бросьте вы, — смеются либералы, — бросьте…
Действительно, в наши планы не верит никто. Все просто представляют нас
романтиками, бойскаутами от политики. Иона это бесит.
— Когда мы возьмемся за дело? — спрашивает он меня.
Я жду. Народное корейское ополчение Ыйбен первые два года не воевало. Они просто
сидели в лесах, и их становилось все больше. Нас тоже прирастает: на полянке уже
двенадцать палаток, в которых живут шестьдесят юношей и девушек. Мы все
собираемся стать воинами. Полиция нам не мешает: наш президент рассорился,
наконец, с Россией, и все, что имеет окраску национализма, ему по душе. Мы и не
стесняемся того, что мы — националисты. Националист это тот, кто любит свою нацию.
А не любят ее только христопродавцы, манкурты и чужаки. Пришлые. Как Смирнов.
— Когда мы его пристрелим? — спрашивает Ион.
Из десяти мишеней он поражает десятью. За восемь секунд. Я треплю его по щеке и
прошу потерпеть. Сидеть на земле уже холодно: середина августа, и по ночам бывает
холодно.
— Политика так не делается, — улыбаясь, объясняет Иону Лучия, — ничего несколько
вооруженных человек не добьются. Это все делается совсем по-другому.
Она знает как: Лучия политолог, она ветеран митингов протеста, она долго была
советником христиан-демократов… Она маленькая, хрупкая и чумная. Чертовски.
— Нужно готовить общественное мнение, — объясняет она, помахивая сигаретой, -
создавать партии, готовить молодежь, учиться на примерах Украины и Грузии…
Я не слушаю Лучию, но любуюсь ее губами, которыми она долго и правильно говорит.
Любовь моя. Весь наш Ыйбен ты считаешь пустой затеей.
Но почему-то ты здесь, Лучия.
Не верить, но идти за любовью, что может быть прекраснее?
В октябре наши сто пятьдесят членов молдавского Ыйбена возвращаются по домам и
институтам. Сердитый, — он похож на надувшегося филина, — Ион объясняется со мной.
Мы торчим здесь, громко и зло говорит он, из-за этой твоей… Для нее все это детские