Буквы в кучках

Маркер Женя

– Да… Похоже.

– Это надо осознать. – Я обняла отца и присела с ним рядом на диване. Когда-то в детстве он сажал меня также, чтобы я разобралась в себе, переплакала обиды. А сегодня, и мы молча сидели, и пытаясь разобраться в случившемся. Такого рода откровения случаются не часто. Пусть и кажется неким паранормальным явлением. Похоже, что эта ситуация имеет для него неимоверно важное значение. Да и для меня тоже. Мелькнула мысль о том, что надо найти время и, пока жива бабушка, выпытать из её памяти всю родословную и составить геронтологическое древо нашего рода.

Отец непривычно долго молчал. Не курил. Взгляд

стал отстраненным. Он весь ушел в себя.

Мы молчали довольно долго и думали каждый о своем. Я поминала Б.Т. и жалела, что его уже нет рядом. Вот кто поговорил бы с моим отцом! И рассказал о судьбе деда. Может, подсказал что-то мне. Как вести себя в таких случаях. Как-никак, а первый мой клиент психолога – собственный папа. Отец, похоже, думал о деде, его фронтовых друзьях и своей жизни, где уместились судьбы десятка человек. Он их «прожил» сам, не ведая того, что так было запрограммировано судьбой.

– Извини, но почему же сейчас их нет со мной, как внутренних «я», проживших со мной всю жизнь?

Вот почему я вспомнила академика. Наверняка, он нашел бы правильные слова, чтобы растолковать нам ситуацию. Теперь, без него, это должна была сделать я сама – обычный подросток, который учится на психолога. Но как?

– Похоже, что ты выполнил свой астральный или космический, ритуальный или какой—то иной долг: ты воплотил мечты их юности в жизнь.

– А почему так быстро?

– Вообще-то, ты сам рассказывал, что они уходили постепенно по мере достижения своего потолка. Да, ты сам подсчитай. Им было тогда 17—20 лет. Плюс возраст твоей матери, когда она тебя родила. Сколько в сумме получается?

– Около пятидесяти лет, – вздохнул отец.

– С исполнением тебе 45 годков, кто раньше, кто позже, они покинули твое подсознание. То есть, в сумме получается лет восемьдесят с небольшим.

– Ну, и что?

– Все сходится. Средний возраст российского мужчины около 65 лет. Отними возраст тех погибших парней и получишь свои годы.

– Да. Получается по твоей арифметике, что они во мне (или со мной?) как бы прожили свою жизнь… И ушли в мир иной… Я напоминаю себе флейтиста, с детства репетирующего сонату для сольного концерта, который никогда не состоится… Всегда, когда мы достаем занозу из нашего тела, она оставляет после себя незаживающую рану… – Отец говорил отрывисто, формулируя свои выводы. Потом грустно вздохнул. – Что же дальше?

Я внимательно посмотрел на него. Несколько поникший, с озабоченной складкой на лбу мой любимый папка сидел напротив меня и мял пальцами сигарету. После ранней смерти матери, он был самым близким мне человеком. Пусть мы редко общались и бабушки выполняли всю домашнюю работу по моему воспитанию и поддержанию порядка в доме, но духовная связь у меня была, прежде всего, с отцом.

– Наша жизнь, как океан. Помнишь, ты сам мне так говорил? Она не более постоянна, чем волна, поднимающаяся над морем. Каковы бы мы ни были, но свои победы и поражения мы должны пройти, потому что очень скоро одна волна поднимет новую, за ней придет другая волна, третья, но это будет уже позже… Живи своей жизнью…

– Долго ли? Как? – он попытался улыбнуться.

– Не знаю… Извини, тут я не провидица. Это – твоя жизнь.

25.06.2006 года – 7мая 2014 года

Бандана

В это утро Гоша напевал строчку Сергея Есенина: «Все прошло, как с белых яблонь дым». За чаем и в коридоре, одеваясь, он бубнил слова известного романса.

Он часто просыпался со словами песни в голове, или строками стихотворения, которые непонятно как попали в голову с подъемом. Каждый человек в своей жизни испытывает это необъяснимое состояние, с которым напевает себе под нос куплет или твердит одинокую строфу. Понятно, когда их подарили за завтраком в эфире радиопрограммы или утренней передачи по телевидению. А когда подсознание выдало непредсказуемое? Объяснить себе это Гоша не мог и пошел на работу – рисовать.

Холодный ветер немилосердно лез под кожаную куртку и вольно гулял по синей коже, которую тут же мгновенно покрывали мелкие пупырышки от нежеланной по времени года температуры.

Зябко. Ранний осенний морозец жжет пальцы, глаза попеременно слезятся, но карандаш уверенно скользит по бумаге. Гоша рисовал шарж клиенту; вернее, веселенький портрет, как он называл то, что у него получалось на бумаге.

И не портрет, и не шарж. Так, полупортрет-полушарж. А люди покупают!

Случайный подвыпивший приезжий решил сегодня запечатлеть себя на фоне местных фонарей, и Гоша согласился, не раздумывая. В такую погоду радуешься любому клиенту. Вполне возможно, этот сербский парень будет единственным за день. Разговоры о том, о сём, несколько последних анекдотов скоротали те двадцать минут, пока работал художник.

Характерный образ югослава лет тридцати с горбатым носом и тонкими упрямыми губами, слегка волнистые волосы и мелкой щетиной на щеках оттеняли замечательные карие глаза, в которых лучился свет молодости, желание подвигов, стремление к красивой, долгой, богатой жизни. Любому художнику интересно работать с глазами – не только зеркалом души, но и портретом судьбы. В них все: прошлое, настоящее, будущее, – важно их заметить и изобразить…

– Вот, смотри, дорогой! – Гоша повернул рисунок парню. Тот взял лист в руки, посмотрел внимательно, и сунул пару купюр в руку художника.

– Совсем не похож! Да… – неуверенно ответил гость города, но рисунок забрал. Дал, правда, денег мало. Но синяя гусиная кожа вмиг превратилась в нежно-розовую, когда Гоша получил гонорар за свою работу.

Что такое двести рублей в наше время? Копейки! В лучшем случае можно купить бутылку водки, а это не много не мало, как 1000 килокалорий. Жить можно, но сложно. Скорее, выживать в этот ноябрьский вечер, и вспоминать былые времена.

«Странное дело, – подумал Гоша, – рисуешь человека абсолютно похожим, а он не доволен. Отдаешь ему портрет приукрашенный, надуманный, порой с иной внешностью, где схожестью почти не пахнет, а тот рисунок берет „на ура“».

С каждым годом ему становилось сложнее нести участь свободного художника. Немного осталось на улице друзей из старой гвардии. Те, кто сегодня рисует рядом, совсем не те; они и держатся особняком.

Одиночки.

Нет былых веселых заводил, пропали мастера кисти и карандаша, не собираются компании после работы. Пролетели замечательные мгновения, когда за трояк или пятерку Гоша рисовал цветной или черно-белый рисунок. И этих денег хватало с лихвой на жизнь…

Он взял под мышку планшет, поправил на груди рекламную картинку и медленно побрел по улице, заглядывая в лица редких прохожих: