Булавин

Буганов Виктор Иванович

Но, как они убеждались, ни царь, ни его приближенные не намерены понять их нужды, страдания, тяготы. И повстанцы ищут выход — призывают на помощь запорожцев и кубанцев, мобилизуют чернь из южнорусских, украинских, поволжских уездов, грозят покинуть Дон, уйти на Кубань, в подданство турецкому султану. Более того, в конце мая 1708 года Булавин запрещает под страхом смертной казни говорить об особе царя Петра, о повинной ему. Далеко не все с этим согласны, но характерно уже то, что на каком-то этапе движения хотя бы часть повстанцев сумела порвать с традиционно-царистскими представлениями. Это говорит о том, что в царистской идеологии, психологии повстанцы могли проделать брешь, противостоять утвердившимся императивам. Да и само их требование о сохранении «старого поля» на Дону, то есть исконно казацких привилегий, включало и такую, как право

принимать и не выдавать беглых из России; а это ведь тоже брешь, на этот раз не только в идеологии, но и в самой сердцевине феодально-крепостнического режима, в праве феодалов на безраздельное владение «крещеной собственностью», крепостными крестьянами, их трудом и имуществом.

Антифеодальные, антикрепостнические призывы прелестных писем Булавина, Голого и других повстанческих атаманов делали их понятными и близкими широким слоям угнетенного народа. Они обращены к казакам, крестьянам и другим жителям русских сел и деревень, городов и крепостей, к работным людям, всякой голытьбе, а также и к природным казакам, старшинам, «к начальным добрым людям». Главный лозунг, который выходит на первое место в разгар движения, — борьба «за всю чернь».

Несмотря на все противоречия и колебания, отразившиеся в повстанческих воззваниях (призывы к царю, воеводам и «полководцам», надежды на их «доброту» и др.), в целом они отразили интересы и чаяния широких кругов населения России, ее социальных низов, и в этом — их непреходящее значение. Недаром народ сохранил память о Булавине и Некрасове, их соратниках, повстанцах, борцах за народную правду, за справедливость, против зла и неправды, исходивших от бояр и прочих притеснителей.

Представления народа о Булавине и булавинцах складываются, формируются в ходе самого восстания. Сражения повстанцев с карателями, расправы с народными обидчиками, прелестные грамоты с их народным, простым, ярким и образным языком поражали воображение простых людей. Память обо всем виденном, слышанном и пережитом откладывалась в сознании, передавалась детям и внукам.

После кровавого разгрома булавинского движения само имя отважного народного вождя было на Дону, во всей России под запретом. Только некрасовцы, ушедшие на Кубань, не только помнили о славных делах — своих собственных, отцов и братьев, сыновей и внуков, дедов и прадедов, но и воспевали их подвиги. На их мысли, сознание огромное влияние оказал Игнат Федорович Некрасов — ближайший сподвижник Булавина, его преемник. Он и привел несколько тысяч казаков па Кубань. Человек стойких убеждений, суровый и справедливый, он в течение почти трех десятков лет руководил казацкой раскольничьей общиной по очень строгому уставу — «завету». И тем заложил основы того жизненного уклада, который помог казакам-некрасовцам сохранить свою общину в течение почти двух с половиной столетий. Именно эта исключительная роль Некрасова, организаторская, нравственная, духовная, выдвинула его в представлении некрасовцев на первое место среди булавинских атаманов. Более того, его имя в их песнях, сказаниях заслонило имя Булавина, который превратился в них в атамана-помощника, брата Некрасова, наряду с Драным и Голым.

Такова песня «На заре-то было на ранней, утренней» — в ней рассказывается о расправе с Долгоруким, его офицерами и солдатами в Шульгине городке. Главное действующее лицо из казаков-повстанцев здесь — Некрасов. Булавин же, Голый и Драный «много полков изничтожили у царя Ерохи» — Петра Первого.

В то же время песни жалеют Булавина, убитого черкасскими изменниками-старшинами, которых Некрасов, приходя много раз с Кубани на Дон, каждый раз вешает. Казаки-некрасовцы навсегда запомнили «измену черкасских» — старшин Зерщикова «со своими людьми». Терпимое к ним отношение Булавина, по их убеждению, — ошибка:

— Не держи Булавин домовитых, он бы жизни не лишился.

Тем не менее его имя пользовалось уважением. В одной из песен Некрасов говорит о нем:

Ой-да, мы царю не сдадим вольной вольницы, Ой-да, за Булавина отдадим свои буйны головы.

На самом Дону о Булавине пели:

На ярочке, на ярочке, на Айдаре на реке, На Айдаре на реке, во Шульгином городке Появился невзначай удалой наш Булавин, Булавин не простак, он — лихой донской казак, Храбрый воин и донец, он — для всех родной отец. Он на турчина ходил, много нехристей побил. Зипун, шитый серебром, сабля в золоте на нем, Глаза горят его огнем, шапку носит набекрень — Не затронься, не задень. По майдану он идет, шапки он своей не гнет, Своей шапочки не гнет, усом своим не ведет. На девчат орлом глядит, подарить казной велит.

Образ лихого и храброго казака, смелого и независимого, выглядит в этой песне как олицетворение народного идеала. Исполнители ее и слушатели любуются, восхищаются своим героем, он — образец для подражания, народный заступник и защитник, «для всех родной отец».

Булавинская тема стараниями современников из области устных воспоминаний, из документов, сохранившихся от тех лет, когда повстанцы смело вступали в сражения с царскими полками, заявляли, что пойдут бить бояр до самой Москвы, переходит на страницы печатных памфлетов и газетных полос, мемуаров и исторических трудов.

Уже во времена Петра его сподвижники полагали, что Булавинское восстание стоит в одном ряду с такими движениями, как Разинское. Сам Петр считал необходимым включить данные о нем в историю своего правления:

— Тут же написать, где удобно, о бунте Булавина, как он начал; и о том справитца; и как отправлен господин Долгорукой.

Сведения о восстании заносят на страницы своих трудов тамбовский и украинский летописцы, первые историки и мемуаристы Ф. И. Соймонов и И. А. Желябужский. При составлении «Истории Свейской войны», которую редактировал лично Петр Великий, его кабинет-секретарь Макаров запросил у Долгорукого, бывшего командующего карательными войсками, а теперь — ссыльного, сведения о восстании. Тот представил краткую записку, в которой главный вешатель с удовольствием перечисляет станицы, им разоренные, подсчитывает убитых, казненных повстанцев.

И в «Гистории», и в других апологетических сочинениях о Петре Великом и его царствовании (например, в «Деяниях Петра Великого» И. И. Голикова и т. д..) мысли и дела Булавина и булавинцев фальсифицировались с позиций самодержавия и шляхетства российского. Сведения о «Булавинском бунте» собирали историки донского казачества, но их труды царская цензура или запрещала, или держала десятилетиями под сукном. Книга А. И. Ригельмана «История или повествование о донских казаках», написанная в 1778 году, увидела свет семь десятков лет спустя — в 1847 году. А «Историческое описание земли Войска Донского» В. Д. Сухорукова, близкого к декабристам, было закончено в 1826 году, сразу после подавления восстания декабристов, и лежало втуне более сорока лет; его печатали пять лет, окончив это дело в 1872 году.

Знаменитый историк Соловьев, собравший большое число архивных данных о Булавинском восстании, видел в нем, как и в других казачьих бунтах, анархическое, разрушительное начало, направленное против государства, его установлений. А государство он считал двигателем истории, прогресса. Булавина называл «новым Разиным». Костомаров видел в казачестве, его бунтах «противодействие старого новому», зародыш разрушения, анархического бунта. То же характерно и для других историков дворянского и буржуазного толка. От них пошли выдумки и басни о «лживости и хвастовстве» булавинских манифестов, о сообщничестве Булавина и Мазепы, и эта нелепая версия нашла отражение даже в пушкинской «Полтаве»:

Повсюду тайно сеют яд Его подосланные слуги: Там на Дону казачьи круги Они с Булавиным мутят.

Лишь Плеханов порвал с подобной традицией: в его представлении Булавин — один из «титанов» «народнореволюционной борьбы», наподобие Болотникова, Разина и Пугачева.

После Октябрьской революции отношение к народным восстаниям, в том числе и Булавинскому, меняется. Его ставят в связь с выступлениями крестьян-бедняков. Именуют даже «народной революционной вспышкой», а в воззваниях Булавина отмечаются «демократические лозунги»: «обещание дать простому народу хоть миг довольства и счастья», «свободу для беглых, измученных и обворованных помещиками людей» (Н. Н. Фирсов, 1924 г.).