Бульдожья схватка
Шрифт:
Катины губы скользнули по груди, переместились ниже. Она добросовестно пыталась помочь, окрыленная к тому же неожиданным известием о закрытии театра…
Именно это его и остановило — как ни туманилась голова, не хотелось получать это исключительно в благодарность за отмену бездарных эротических пьесок… Петр насколько мог мягче отстранил ее голову:
— Катенька, не стоит сегодня. Я и в самом деле что-то подустал. На природу бы, с костерком и лесным воздухом…
— Ох, Савельев… — шепнула она с явственным счастливым придыханием. —
Он не надулся — просто-напросто обнаружил, что мимоходом допустил очередной прокол, вновь побыл собой, а не Пашкой, и в самом деле никогда не любившим особенно пикники на природе. Но не скажешь же ей правду…
— Вот видишь, Катюш, — произнес он насколько мог мягче. — Достаточно хорошенько треснуться башкой, чтобы пробудились совершенно вроде бы несвойственные желания…
— Уж это точно. Даже Реджик заметил, что ты изменился…
— В лучшую сторону, надеюсь? — спросил он напряженно.
Катя тихонько засмеялась, прижимаясь к нему, щекоча щеку пышными волосами:
— Пашка, как мне хочется верить, что — в лучшую…
«Никому не отдам, — подумал он, цепенея от нежности, осторожно водя кончиками пальцев по нежной коже. — Даже Пашке. Имею я право на простое человеческое счастье после всего пережитого? Когда ревела толпа и взлетали в воздух отрубленные человечьи головы, а в автоматах не было ни единого патрона, потому что так порешили чьи-то изувеченные перестройкой мозги, когда лежал на окраине городка с вывихнутой ногой, а машина, сверкая фарами, разворачивалась, чтобы раздавить окончательно, когда… Неужели после всего, что довелось пережить, не смилуются высшие силы, как их там ни именуй, не выделят кусочек счастья? И за Рагимова, и за всех остальных…»
При гревшаяся в его объятиях Катя неожиданно вздохнула.
— Что? — встрепенулся он.
— Просто подумала, как мало нужно, чтобы вновь почувствовать себя счастливой, — призналась она. — Господи, примитивно-то как — не удержал машину на дороге, треснулся головой — и все в один волшебный миг изменилось… Паша, нехорошо так говорить, но лучше бы это у тебя подольше не проходило…
— Не пройдет, — заверил он, легонько отстраняя пальцами жесткую дурацкую мешковину, мешавшую ощущать ее тело так, как этого хотелось.
— Паша…
— Да?
— А «фотостудия»?
— Ликвидируем заодно, — наугад ляпнул он.
Но, похоже, угодил в точку — Катя лишь потерлась щекой о его плечо, удовлетворенно вздохнула. Еще и «фотостудия», надо же. Положительно, так и тянет потолковать с Пашкой по-мужски…
— Паш…
— Да?
— Ты извини, что я так уж расхрабрилась и обнаглела…
— Брось. Сегодня такой вечер — исполнение твоих желаний. Я серьезно.
— Может, поговоришь тогда с Митькой?
— С Елагиным?
— Ну, а с кем же.
— А что он?
— По-моему, он что-то такое
— Мозги легонько поплыли у мальчишечки, — поразмыслив, сказал Петр. — Сколько раз он у нас палача-то изображал?
— Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ…
«Сукины вы дети, — подумал Петр. — И Митя, и Пашка. Это что же получается? Отталкиваясь от того, чему был свидетелем, от „Колючей проволоки“, не так уж трудно догадаться, что представляет собой „Палач“. Из той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью…. Это извращением попахивает, Паша».
— Поговорю, — заверил он. — Сумею объяснить, что игры кончились. Э, нет!
— он решительно отстранил ее ладонь, только что совершившую весьма даже игривые поползновения.
— Паша, — лукаво прошептала она. — А ведь крепнет содружество трудящихся, я успела почувствовать… Угум?
— Нет, — сказал он, сделав над собой героическое усилие. — Что-то там и впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения, что вы, Екатерина, хотите меня вульгарно отблагодарить. За изменения в грядущей жизни. А голая благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру…
— И голая супруга тебе не нужна? — поинтересовалась она уже совершенно спокойным, завлекающим голосом.
— Сказал же, не нужно мне благодарностев, — фыркнул он. — При других обстоятельствах, когда все будет естественно и не отягощено комплексом благодарности… Милости просим.
— Ловлю на слове, Павел Иванович… — дразнящим шепотом сообщила она на ухо.
…Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатом часу ночи, он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно. Некий рубеж был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить с Катей под одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр и весел.
Бультерьер Реджи ворохнулся в своем закутке, сонно заворчал.
Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес:
— Помолчи, мышь белая, не запугаешь…
Пес, как ни удивительно, заткнулся.
Глава пятая
КОНТОРСКИЕ БУДНИ, ИНКОРПОРЕЙТЕД
За завтраком он подметил, что Катя временами бросает на него быстрые испытующие взгляды. И без труда догадался, в чем дело. Но за столом, в присутствии малолетней «падчерицы» и проворно порхавшей Марианны, конечно же, говорить об этом не стоило. И он, поскольку никогда не жаловался на отсутствие аппетита — особенно за этим столом, — старательно притворялся, будто ничего не замечает, наворачивая бутерброды с икоркой и копченой осетринкой.