Бульвар под ливнем (Музыканты)
Шрифт:
— У них тоже. У одного международные. Получил в Германии. Арчи, трубку положи. (Пудель исчез.) Интересуетесь, как медведь получил права?
— Допустим, — сказал Ладька.
— Во время репетиции выехал за ворота цирка и отправился по улице. На следующий день в полиции ему выдали права. Международные.
— А у вашего пуделя прав нет?
— Глупо. Отсутствует собственное воображение.
Девочка закрыла окно. Внутри автодома послышался шум, потом залаял Арчи.
Ладька понял, что он не может уйти: во-первых, не за ним осталось последнее слово, во-вторых, он должен
Погрузка сундуков и ящиков продолжалась. Потом кто-то в рубашке и в тонких на зажимах подтяжках выбежал из дверей полукруглого здания, откуда выносили ящики и сундуки, закричал, чтобы с грузом обращались, как с посольской персоной, и снова убежал.
Открылась дверь в автодоме, и Ладька поднялся по лестнице. Маленький настоящий холл, в холле — никого. Дверь, очевидно, отворялась изнутри. Ладька прошел дальше. Осторожно открыл еще одну дверь. Он увидел клоуна. Волосы были лубяного цвета, из мочалы. Клоун сидел за столом и разговаривал по телефону. Рядом с клоуном стоял пеликан.
— Извините, — сказал Ладя. — Тут девочка и пудель…
— Что? — недовольно спросил клоун, прерывая свой разговор по телефону.
— Пригласили меня.
— Ты его приглашал? — Клоун спросил это у пеликана.
— Девочка и пудель, — повторил Ладя.
— Какая девочка, какой пудель? У вас что, молодой человек, нет глаз?
Ладька выбрался из автодома. Хотел взять скрипку с подножки. Теперь скрипки не было. Взглянул в окно — в окне была та же девочка. Она смотрела на него.
— Куда вы пропали?
— Я пропал?
— Ну да. — Глаза ее смеялись.
— А где скрипка? — спросил Ладя. Последнее слово за ним, очевидно, так и не останется.
— Заходите, — сказала девочка. — Что же вы?
Ладя поднялся в автодом. Клоуна и пеликана не было. На кресле лежала скрипка.
Появился пудель. Ладя на него покосился — не пеликан ли снова?
— Вы цирк шапито?
— А вы очень догадливы. У нас шофер заболел. Врачи говорят, месяца на два или три. Язва желудка. Мы задержались, пока директор все выяснял.
— Возьмите шофером!
— А куда вы шли с этим предметом? — Девочка показала на скрипку.
— Тут. Недалеко. Слушайте, я серьезно. — Девочка была явно младше Ладьки, но и Ладька называл ее на «вы», чтобы все выглядело очень убедительным и чтобы она почувствовала, что он тоже вполне серьезный человек. — Не медведь же заменит водителя, на самом деле!
— Конечно, — сказала девочка, — медведь ездил по Германии на мотоцикле.
— У меня эти два-три месяца свободны! — Ладька расхаживал по автодому. Кабина водителя — широкие педали, серворуль, четыре фары, прожектор с противотуманной лампой.
— Вы шутите, — сказала девочка.
— Нет, это вы шутили. — Ну и ну, вот девчонка! И Ладя показал на парик из мочалы, который он увидел в кресле рядом со скрипкой. — Я серьезно. «Волгу» спортивную я не водил, но грузовик водил.
— Мы через всю страну поедем, с севера на юг. Арчи, подтверди.
Арчи наклонил голову и негромко тявкнул. И еще хвостом что-то изобразил.
Или она трепачка, или
Ладя вылез из автодома, но уходить не хотелось. Опять из полукруглого здания выбежал человек в подтяжках.
— Аркадий Михайлович! — закричала девочка в окно. — Я водителя нашла для «Тутмоса»!
Аркадий Михайлович остановился, взглянул на девочку, потом на Ладю.
— Серьезно! — опять крикнула девочка. — У него права!
— Пусть зайдет ко мне. — Человек в подтяжках убежал.
— Наш директор. Иди к нему.
«А что, — подумал Ладька, — и пойду, черт возьми!»
Когда Кира Викторовна вернулась в Консерваторию и вбежала на второй этаж, в коридоре по-прежнему толпились ребята. Андрея среди них не было. Но зато была Верочка. Она пришла из школы — узнать, как дела.
— Андрей там. — Верочка показала на белые двери. — Ваш муж только что звонил в школу. Спрашивал. Волнуется за вас.
— Ладя не появлялся?
— Нет. Не видела.
— Значит, пропал.
— Найдется. Здесь тоже есть директорский кабинет. Можно будет посадить на ключ.
Кира Викторовна стояла у дверей. Она прекрасно знала профессора Валентина Яновича Мигдала, училась у него. Он был председателем приемной комиссии по скрипке. Сидел сейчас там за столом. Можно было, конечно, войти, спросить разрешение и послушать Андрея. Кира Викторовна взялась за ручку двери, но потом отошла — Андрей очень восприимчив, и даже ее появление может как-нибудь на нем отразиться.
Вдруг она увидела знакомую фигуру — пробирался Павлик. Вот кто везде чувствует себя совершенно естественно и, так сказать, надлежащим образом. Если Дед не будет скрипачом, он будет директором — уже ходит сзади Всеволода Николаевича, как директор.
— Тареев!
Павлик подошел, вздохнул и сказал:
— Абитуриенты, а ведут себя как зеленые новички.
— Ты по какому случаю?
— А если вам что-нибудь понадобится?
Кира Викторовна посмотрела на Деда. Она была ему признательна за эти простые его слова. Она даже не сказала ему, чтобы он подобрал живот.
Никогда Кира Викторовна не думала, что будет так волноваться. А почему она не должна волноваться — ее ученик поступает в Консерваторию. В ее жизни это происходит впервые. И то, что она здесь, это неправда: она сейчас стоит там, перед Валентином Яновичем. Она видит, как Валентин Янович своими большими руками держится за отвороты пиджака, откинулся на спинку стула, высоко поднял голову и слушает скрипку. Он так всегда слушает. Он умеет очень внимательно слушать. Это не просто учитель игры на скрипке, а учитель музыки. Он всегда говорит: «Музыка — это поиск звука». И это от него она столько слышала: «Это еще не звук, а это уже не звук». Для Валентина Яновича музыкой прежде всего называлось то, что составляло искусство звука. Звук должен быть «закутан в тишину, должен покоиться в тишине». Кира Викторовна была свидетельницей случая, когда профессор взял расстроенную скрипку ученика и, не подстраивая ее, сыграл чистым и точным звуком.