Бульвар Постышева
Шрифт:
— Хорошо.
— Тогда, поехали, — Архип начал лекцию. — Мне это представляется сегодня так, точнее, я где-то что-то читал. Какие-то ещё отрывочные знания и информация. Но в сумме в моей голове сложилась такая картинка: Шестидесятые годы. Ожиревшая после военных заказов и получившая пиздюлей в Корее Америка. Сан-Франциско — теплое местечко на побережье Тихого океана в противоположном конце материка, вдали от столицы. Толпы молодых людей страдают бездельем, курят всякую херню, бродят по пляжу, трахаются как попало и с кем попало и наслаждаются своим географическим преимуществом. А что им ещё делать? Мировая война окончена и Америка процвела, Корейская компания проиграна и можно критиковать правительство и плеваться в телекамеру, тепло, море, жратвы особо и не надо, как цыгане, живут табором. Провозгласили свободу сексу (сексуальную революцию), косят по некое подобие коммун, где все общее (даже бабы) и на деньги наплевать, плюс мозгов-то нет. От пятнадцати до тридцати лет, — какие мозги, тем более в Америке, как бы сказал Задорнов, — все кому не лень, отрастив волосы, чтобы не походить на своих отцов с их военной прической и превратиться в бесполую массу, сидят на парапетах и матерятся. Разумеется, такая жизнь привлекает внимание, и у них появляются подражатели. А тут, на тебе — Вьетнам! Бездельников начинают загребать в Армию, и они уже организуются. Чтобы орать: «Мы за дело мара! Нет войне!» и всё такое, лишь бы в Армию не идти. Появляется свой знак, типа «Мерседес», только ещё с одной вертикальной палочкой внизу. Видела?
— Видела.
— Ну, вот. Дальше появляется Рок-н-ролл, Элвис, Чарлз Мэнсон, Миг Джегер, Карлос Кастанеда, «Степной волк» стал настольной книгой хиппи. Битлы, по началу скромные стиляги, постепенно превращаются в хиппи. Кстати, для многих из нас идеалом, по крайней мере, внешним идеалом Хиппи, казался Джон Леннон, с его длинными волосами, с его круглыми очками и поведением по жизни. Но это позже. Короче, из Америки, движение (потом это стало движением) перебрасывается в Европу. А там такие дела, вот смотри: К середине шестидесятых прошло двадцать лет после второй Мировой войны. Поколение, которое родилось после войны, которое не помнит, что такое бомбежки, выросло и стало самостоятельным. Европа, лежащая в руинах, отстроилась заново, появились новые государства, новые границы, новые системы — капитализм, социализм, развивающиеся страны и всякая такая дребедень, которая не важна для молодых людей двадцатилетнего возраста. Для этих людей и милитаристские заморочки уже не нужны. Им надоело слышать парадную музыку и видеть зеленую форму. Им хочется свободы, чистого неба, мира без границ, как им кажется. Им хочется быть кем-то, а не придатками военной системы, как было с их родителями в их возрасте. Хочется секса, естественно и больше всего. И вот, в Сорбонне — ба-бах студенты организовали мятеж против правительства. Что там произошло, не знаю, знаю, что они забаррикадировались, и давай «За свободу бороться!». Девчонки сожгли лифчики, «чтобы легче дышалось, полной грудью», парни ещё какой-то лажей занялись — царапали на стенах, гадили на серый пол, ломали рамы, бухали, орали из окон, — короче, поперло. Я был в Сарбоне. Меленький такой иститутик с квадратным двориком. Наш университет раз в двести больше. А толку? Хотя сейчас не об этом. Короче, дальше про хиппи. В «побежденной» Германии реально какие-то коммуны образовались и переросли в хипарей. В Испании Сальвадор Дали приютил бездельников в своем замке. А это уже больше, чем реклама движению. Их признали и затрубили в газетах, используя имя Дали. Они там совокуплялись, а Дали, извращенец, наблюдал, подстелив им огромные прозрачные матрацы, и после, как он думал, переносил формы и изгибы их тел на свои холсты. Его жена Гала, закрылась от него самого со своим любовником, который играл главную роль в Рок-Опере «Иисус Христос — Супер звезда», в своем отдельном замке, и там они кололись до посинения, пока тот боты не закусил. В общем, получилось, что из Сан-Франциских бездельников Хиппи выросли до политической силы международного масштаба. Что им надо было? Первое, как мне кажется, каждый из них был недоволен правящим классом или правительством, и рыгал по этому поводу во всёуслышанье. А тут, под эту марочку, на тебе, и порно-индустрия расцвела: «Греческая смоковница», «Эммануэль» и просто порнуха с бакенбардами. Волосатые рок-музыканты, японские мотоциклы, телевидение пропагандирует, фестивали молодежи и студентов, и пошло-поехало. Добралось до СССР и Сибири в частности уже в семидесятых. Мы тоже были против правящего класса, когда нас загоняли в одну школьную форму, стригли на военку и не продавали в магазинах джинсы. Если Хиппи зарубежных стран одевались в джинсы, как в самую дешёвую рабочую одежду, чтобы показать свое пренебрежение к богатству, то у нас, как всегда, эта одежда стала самой дорогой. Если молодежь других стран провозглашала лозунги «За мир», то мы, как миролюбивая, якобы, страна, «боролись» с произволом комсомола и пустыми полками магазинов, шныряя на барахолку. Хотя, сами комсомольцы, в большинстве своем тоже были в душе хипарями — просто выбора не было, все в четырнадцать лет получали комсомольский значок. Партия-то была одна, и молодежная организация при ней одна. Инакомыслие (официальное) ровнялось преступлению. Я тоже был комсомольцем, и ещё как был. При всём при том, мы, так сказать, боролись. Тихо боролись — плевали на всех и всё! А когда подросли до двадцати лет, армию отслужили, отдав Родине какой-то долг, то стали созерцать, окружающую нас действительность и мир и анализировать их по-своему, по-хиппейскому, как умели. Когда научились командовать и управлять, начали переделывать мир и действительность. И те, кто был посмышленей, помимо всего остального житейского, стали художниками и поэтами, а тупые, глупые и лентяи (а они везде есть) спились, скололись, попали в тюрьмы и, не приобретя специальность, превратились в бичей, которых ты и видишь сейчас волосатыми, грязными и вонючими, справедливо полагая, что это и есть хиппи. Вот, примерно так. От нехер делать получается организация. Понятно?
— Понятно. Более-менее, теперь понятно, что вам просто делать было нечего. От безделья маялись. А тебя-то лично, что привлекало в этом? Судя по твоим книжкам, особо ты не напрягался. Тогда, что?
— Как что? Всё! Официально, я бы ответил так, типа: непокорность, самобытность, недовольство властями, возможность созерцать и быть художником, новизна течения, свобода (относительная, конечно, в нашем-то возрасте и месте жительства), в том числе, и секса. И не забудь, что я ещё отчасти и цыган. А бродить, бездельничать, наслаждаться закатами — это у нас у цыган, говорят, что в крови. Ну, пусть так будет, как пели «Битлы». Мне же это нравилось. Это уже потом, после и позже появились Панки-шманки, Рокеры-шмокеры, всякая чушь, — но это всё слабое подобие Хиппи. Хиппи первыми заявили о своих правах, как молодежь, не желающая тупо брести за своим правительством, которое гонит их на убой в Корею, Вьетнам и куда попало, решая свои имперские амбиции. Нас гнали в Афган. Нам (большинству из нас) не хотелось служить в Армии и жить по коммунистической схеме. Так что, дорогая, то, что сейчас нет коммунизма, считай, это заслуга хиппарей, которые в свое время бодались с красными активистами, воспитывали детей в своём свободном стиле, которые в начале девяностых, когда пришло время, вышли вместе с отцами и матерями к Белому Дому и остановили танки. Понятно? Я так полагаю, все известные люди, кому сейчас за сорок или около того, были когда-то хипарями. Вот такие, блин, дела, Зайчонок. Ну, я не утомил?
— Нет.
— Ну, и слава Богу! Пусть позже, но пришло к тебе просветление. Это тоже хорошо! Сейчас у многих ребят твоего поколения цель какая? Стать лучшими! Первыми! Побольше капусты срубить! А многие, у кого нет шансов для этого и фантазии, просто в тупую на игле сидят. Вот ты чего с сорокалетним мужиком живешь? Если сильно обобщить, то получается, потому что с ровесниками тебе либо скучно — они заняты «делами», им не до тебя, либо они наркоманы. И ты не одна такая. У моего одноклассника дочь вышла замуж за нашего ровесника. Он переживал сильно. Потом остыл, как твой папа. А что делать? Первых и лучших среди молодых парней пока ещё мало и у них уже есть жены и подруги. А остальным (я имею ввиду наркоманов) не до баб — им химию вкачивать по венам хочется. Так сказать, дельфинов под кожу запускать. Они не видят в реальном виде тех красок, которые видят в коматозном угаре! Кстати сказать, мы не стремились быть первыми и лучшими. Для нас был важнее коллектив. Точнее, стремились, но не в этом смысле. Мы хотели быть индивидуальными, особыми, неповторимыми, уникальными, что ли? В этом-то и разница: Первые меняют друг друга, догоняя, обгоняя, пожирая, а Уникальные — они остаются такими на веки. Коллектив уникальных людей. А разнообразие мира и состоит в том, что по соседству живут колибри и бегемоты, львы и ленивцы, трава и деревья. Было бы всё каменным и красным, наша Земля называлась бы Марс. А мы — марсианами, в серебристых обтягивающих костюмах с огромными глазами и без носа. Этого и добивались коммунисты. Вот! Красиво сказано?
Но это, Юлька, моя, так сказать, официальная версия — ты в неё не верь. На самом деле, нас просто привлекала яркая иностранная картинка, где можно ни хрена не делать, балдеть, как тогда говорили, и красиво одеваться. Подкрепленная «Генералами песчаных карьеров». (Фильм такой был — крутой в те времена). Никакой политики — всё, как в Сан-Франциско: девочки, секс и рок-н-ролл. Но сегодня примешать можно и политический подтекст, что я и сделал, чтобы и тебе (и себе) попытаться объяснить: «Кто такие хиппи?». Но это всё фигня — не верь. Понятно? Каждое поколение хипует по-своему. Кому «Хэви-Мэтал», кому «Рэп», кому «Диско», кому «Стэп». Ай, ладно, давай завяжем эту тему — это долго можно жевать. Что толку? Прошлое прошло. Кому это сейчас интересно?
— Мне интересно.
— Да ты что? Правда? Спасибо.
— Пожалуйста.
— Чего-то ещё желаете прослушать на политический манер?
— Не знаю. Потом, если что-то пожелаю, то спрошу.
— Хорошо. Спрашивайте. Мы завсегда рады нести искру агитпознания в темные массы. А пока ты думаешь, может, пойдем, прогуляемся? А то что-то у меня легкие давит, обкурился с утра. Надо продышаться.
— Давай, — согласилась Юля.
И они пошли шарахаться по берегу наполовину замерзшей Ангары, собирать прошлогодние хлысты засохшей травы для Икебаны, которой Юлька задумала украсить всё, уже почти не холостяцкое жилище Архипа (и своё теперь тоже).
Поперёк
Архип печатал свой очередной пасквиль, как называл его рассказики Покуль, и так укатался бутылочным пивом, что ему срочно требовалась пауза. Но паузы не было — слова цеплялись за слова, получалась забавная муть, и некогда было встать, проветриться, взбодриться. Так бывает — шлёпаешь, как оголтелый, пока приход от Музы есть.
Каждый день, по несколько раз мы прикасаемся к нему.
— К кому, к нему? Их, как минимум, два в доме: один на кухне, другой в ванне.
— И какая разница к кому?
— Как какая разница? Один с душем, другой — без.
— Хорошо, давай договоримся, что тот, который с душем. К нему ведь тоже несколько раз прикасаемся в день.
— Ну, так-то да.
— Вот о нём и поговорим.
Кран-смеситель, хромированный спутник уюта, чистоты и помощник в помывке, в постирке, в подмывке, в подстирке, а, если нужно, то и блювотину смыть, или ванну набрать для детей.
— Хамло ты, Федя!
— Отвали, я в курс дела ввожу. Слухай сюда лучше.
Торчащий из кафельной стены хромированный слоник, с «глазками» в виде вентилей, с хоботом, как у обкуренной бабочки, которая освежается нектаром из цветоложа молодого гладификуса, с гофрированным шлангом, ползущим вверх по стене до первого гвоздя. А на конце этого шланга — душ. Хреновена такая, виде телефонной трубки, с тысячью дырками, из которых, если надо, бьют тонкие струйки, в зависимости от напора, острые или мягкие; в зависимости от отвинченных «глаз», холодные, горячие или нормальные. Все видели? Естественно!
Утром, перед работой, пока ещё все спят, нужно принять ванну. Но сначала почистить зубы. Почистили. Ополоснули ванну по периметру из душа, и резкими движениями накидали «Пемоксоль» на те места, где со вчерашнего дня проступает темная полоса в семи сантиметрах от края. Специальной щеткой (у кого есть) или губкой для мытья посуды, которая свое уже отслужила на кухне, размазываем грязь по стенам. Размазали? Смываем. С помощью того же душа и той же щетки или губки. Блестит ванна? Нет? А, и так сойдет. Переключай душ — пусть набирается. Почитаем, что там пишут? Если санузел совмещенный, то рядом с ванной, если нет — то за стеной. Пусть пока слоник из комариного хобота своего воды нальет. Пену не забудь, пару колпачков. Соль есть? Давай, сыпани соли. Запах нормальный и, говоря, потом кожа хорошо дышит. Всё-всё — пусть набирается.
Надо бы это, мастеров вызвать. Говорят, сейчас трещины какой-то импортной шпаклевкой замазывают — ванна, как новая становится. Деньги получу, надо вызвать, а то смотреть уже страшно — вся потрескалась. Какого хрена в прошлом году эту бочку сюда запихали? Я же Лидке говорил, ободом всю ванну угваздаем. Нет, ей эта капуста важнее! «Мама девять кулей капусты привезла — надо солить». На кой мне капусту солить? Весь коридор уделали: мешки, листья, грязь липкая, за морковью два раза в ларёк носился. «Мама» потом всю зиму приезжала, на балконе кухонным ножом долбила себе в пакетик, а у меня ноги мерзли, когда она балкон разинет, и возится там в шлепанцах. Натащит в комнату снега и прошлогодних листьев с балкона — я пылесось. Ванну, вон, всю разворотили этой бочкой. Получу деньги — точно вызову мастеров, пусть Лидка даже не дергается, что денег нету!
О кране! Струя бьет, набирается вода, мы читаем свежую прессу. Ничего интересного: Негры бастуют, повязали кого-то, программа на неделю для двух каналов, приглашение на курсы английского, окна и двери в рассрочку — полная хрень! За пятнадцать минут ванна уже набралась. Пены-ы-ы! Ы-ы, ещё! Покурил. С утра — это как слабительное, рекомендую. Ну, это — слишком тоже не надо, а то плавки на змеевике потом пропахиваю дымом. Мои-то — ладно, а Лида говорит, что от неё на работе потом весь день куревом несёт. В следующий раз, бельё надо будет сначала в шифоньер унести. Полотенца? А, они и так кислые. У нас совмещенный узел.
Ло-жим-ся в тёп-лу-ю во-ду. Гусиная кожа (поначалу). Пузырьки застряли в волосиках на ногах. Пена приятно так шуршит, типа, лопается, тихонечко так. Соль ещё не вся растворилась, под ягодицами чувствуются мелкие камушки соли. Ляг пониже — сейчас они растают. Пена шуршит. Запа-ах! — зимняя ягода — клюква в снегу. И соль пахнет елью. Соль зря — перебивает. Ну, всё равно нормально. Кожа привыкла, уже разровнялась. Окунулся по шею, и плечам стало тепло — всё, уже весь мокрый, в пене, в воде!
Кран! Торчит из стены, хромированный гад. Вот он же, сволочь, торчит здесь передо мной, как вершина айсберга. Ну, так говорят, когда что-то видишь, а чего-то не видишь. И, подразумевается, что не видишь больше, чем видишь, и тогда говорят: «Как вершина айсберга». В данном случае, если подумать, так оно и есть. Что я вижу? (Что мы видим?) Скелет какого-то недоразвитого хромированного слона со шлангом вместо рогов на башке. Знаю-знаю — у слонов нет рогов. Я образно, не докапывайтесь. Вы, прикиньте, что там дальше. Мой кран, этот слоник, прикручен к двум ненадежным (в плане прорыва) трубам. Эти трубы, как метастазы опутывают весь мой сто двадцати квартирный дом и потом шныряют куда-то в долговечность под землю. Там, под землёй, они, опять же, как метастазы, опутывают весь мой микрорайон. Потом — весь район города. Потом — весь город. Потом — всю область. Потом — всю страну. И, весь континент, а то и ни один! И присосками выходят к Океану. Северо-Атлантическому, Тихому-Индийскому — не важно! Важно, что я лежу в этой ванне, а мой недоразвитый слоник качает мне воду из Амазонской дельты, которая пахнет елью и зимними ягодами — клюква в снегу.
В дверь постучали.
— Стучат, — сказала Юля.
Она никогда не открывала сама.
— Слышу, — ответил Архип, «запомнил» текст, тяжело поднялся и пошел открывать.
— Кто?
— Чужие! Свои, скажем так, — все дома.
Понятно, Николай Андреевич пришли.
На площадке с начатой бутылкой «Путинки» в одной руке и с пятилетним Андреем Николаевичем — в другой, с блестящими хмельными глазами, сверкающими за запотевшими линзами очков, стоял сам господин Крюков.
— Здорово!
— Здорово. Заходите.
— Не ждали гостей?
А чего их не ждать — воскресенье, кто-нибудь бы все равно пришел.
— Ждали. Заходите.
Зашли. Стянули с себя теплые, ещё зимние одежды. Прошли в комнату. Сели на диван.
— Юль, сообрази чего-нибудь закусить, — попросил Архип.
Юля ушла на кухню соображать.
— Что делаете? — спросил Коля, пытаясь усадить своего наследника рядом на диване, но тому хотелось разведать квартиру — он здесь был первый раз.
— Да, отпусти ты его, пусть послоняется, — сказал Архип. — Ничего не делаем, пиво пьем.
Любопытный наследник сквозанул по комнатам, Архип принес рюмки и кое-что, что уже успела положить на блюдца Юлька, сел рядом, взял Колину бутылку и разлил.
— А вы чем? — продолжил разговор Архип.
— С горки катались, решили в гости зайти.
— Правильно решили.
Выпили, покряхтели, посудачили ни о чем, погоняли малыша, заставляя его есть куриный суп, включили ему мультик, пошли курить на кухню. Коля не курил, но пошел за компанию, прихватив рюмки и пузырь. Сели за кухонным столом.