Бульвар Постышева
Шрифт:
Пятнадцать километров в гору. Устали. Конечно, устали. Воздух разряжен. Сухое горючее не горит — невозможно вскипятить воду (леса давно уже нет — граница леса маячит темной полосой далеко внизу), а жрать охота! Приходится перекусывать почти на сухую, еле-еле теплым топленым снегом. Но Коля достает шоколад, и жизнь улыбается!
До вершины метров пятьсот или триста. Последнее, замерзшее озеро перед ледником. Проползи ледник — и ты на вершине. С вершины уже спускается народ, некоторые, особо отчаянные головы, по снежному краю ледника, скользят на горных лыжах и на каких-то необычных тогда монодосках или монолыжах, как они тогда назывались, которые эти головы не поленились затащить наверх, чтобы потом скатиться! Во, ребята, а! А все говорят: «Молодежь, молодежь!» Да, нормальная у нас Она — дайте ей только шанс и интерес — горы свернёт, покорив!
А нам «старикам», только предстоит восходить. Последняя группа, шесть человек, поднимается уже на середине ледника, нужно спешить — скоро солнце сядет.
Первые метры подъема. У Коли ломается кошка. И починить невозможно!
— Ни как?
— Ни как! Завтра у кого-нибудь возьму — поднимемся.
— Что, с ума сошел, что ли? До вершины вшивая сотня метров, а мы — вниз? Нет, Коля, ты уже покорял этот пик, так что тебе не западло возвращаться, а я — только наверх!
— Исключено!
— Это ещё почему?
— Ну, скажем так: ты — чайник, в горах ты первый раз, что и как делать — ты не знаешь. У тебя нет ни навыков, ни опыта подъёма и, что, скажем так, более важно, спуска. Ты первый раз…
— Завязывай! Время теряем! Говори, что и как, — я отстегнул самодельную, сделанную из автомобильных ремней безопасности, обвязку, сбросив её к ногам, — я поползу!
— Завтра вместе поднимемся! — Коля стоял на своем.
— Я поднимусь сегодня! Завтра будет поздно!
— Нет!
— Да!
— Послушай, не глупи, в связке пойдем.
— Сегодня праздник, Коля, даже два — я попру сегодня, и делу конец!
После нескольких минут моей матерно-аргументированной речи, Николай убедился, что меня не переубедить и, вздохнув, стал инструктировать:
— Лесенки протоптаны уже, иди по ним змейкой, не рви в лоб, как тогда на Бабхе — задохнешься. Иди мелким шагом. Солнце будет садиться, поднимется ветер — смотри, чтоб не сдуло, то есть, страхуй себя ледорубом — он постоянно должен быть вбит в лед, когда отдыхаешь. Ещё, там, скорее всего, трещины, — осторожней. Поднимешься, и сразу назад, чтобы не по темноте, а то можно в трещину угодить. Назад спускаешься так: садишься на задницу, ледоруб под мышку, поднимай и подгибай ноги, чтобы кошки не цеплялись за лед, и скользи вниз. Чувствуешь, что разогнался, дави телом на ледоруб — он врезается в лед и тормозит. Не вздумай тормозить ногами! Клык кошки лед поймает, тебя перевернет на живот, понесешься, как угорелый, затормозить уже будет невозможно, залетишь в трещину или переломаешься весь на спуске, если не залетишь! Понял?
— Понял.
Коля ещё раз показал, как нужно спускаться. Потом забрал у меня рюкзак и сказал:
— Я тебя здесь жду. Пошел!
— Нет, Коля! — ответил я. — Спускайся в лагерь. Меня вон те подождут — и я показал на шесть точек на вершине ледника. — Я с ними договорюсь. Не бросят же они меня одного здесь ночью? Лучше, ужин приготовь и чаю навари — я пить хочу. Хорошо, бродяга!
Я хлопнул Колю по плечу, подмигнул и улыбнулся. Тому ничего не оставалось делать, как согласиться.
— Хорошо. Я дождусь их, сам с ними поговорю. А ты, давай, быстрее… и не спеша.
И я полез.
Ветер пронизывал насквозь! Перед глазами мелькали синие блики и полосы! Времени, почти, не было на отдых — я лез на вершину по прямой, в лоб, как выразился Коля.
— Так, — разговаривал я сам с собой, — не спеши, тридцать три шага и отдышись — восемь резких выдохов.
Тридцать три шага, это я сам придумал, потому что Христу было тридцать три года, когда его распяли, и он воскрес. Но тридцать три шага на стене, это метров пять-семь, в лучшем случае, а то и меньше. Но я лез, просил Господа помочь, и лез, лез, лез… А ветер дул и пронизывал, а солнце скатывалось и слепило, и холод наступал. Но я лез. И залез! До первой, малой вершины. А там уже дальше по камням, по гребню пошел на большую — там она недалеко и идти не трудно.
На встречу спускалась последняя команда. Трое парней и три девчонки. Удивились, встретив меня так поздно. Переговорили. Они без сомнения согласились ждать меня у озера под ледником.
— Там мой друг мерзнет — меня ждет, гоните его в лагерь, чего ему меня ждать?
— Хорошо, — пообещали ребята, — выгоним. Мы сами подождем, пока чаю нагреем. Спустишься — попьем. С Богом!
— Спасибо! Христос воскрес, кстати!
— Воистину, воскрес!
«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем…» Горные вершины — все ниже тебя, красные от заходящего солнца! Внизу, под горами, темень непроглядная — там уже ночь. С одной стороны перед тобой — Монголия, красавец Хубсугул — высокогорный брат Байкала, даль необъятная Монгольской равнины. С другой стороны — Россия. Горы, горы, горы — заснеженные, величественные Саяны. Под ногами, большей частью, желтый снег. На самой верхней точке, сложенной из валунов горке, — алюминиевый барельеф: «50 лет ВЛКСМ». Серые в крапинку камни валяются вокруг. Один камень в карман — на память.
— Господи! Спасибо тебе за милость твою и поддержку! Слава тебе Господи! Пусть имя твоё светится в веках! — эхо разносило слова по просторам двух Стран.
Я выполнил, чего хотел. Сумел, собрался, покорил! Ура!
В низу, у замершего озера, мерцал огонек. Шесть темных уже силуэтов копошились вокруг огонька, видимо, пытаясь нагреть воду. Колина фигурка была гораздо дальше, внизу, уходила в лагерь. «Уговорили, — подумал я, — значит, ужин будет готов и горяч, к моему приходу!»
Ещё раз, выразив свою радость протяжным криком, я начал спускаться.
Делая всё, как учил Коля, довольно быстро я оказался внизу.
У ребят с чаем ничего не получилось.
Попив теплой талой воды, я пошел по льду Белого Иркута вниз. Ребята, весело чирикая, шли следом, — мне с ними, а им со мной, идти было не интересно, поэтому они галдели своей компанией, не выпуская меня из вида, а я брел уставший, пропотевший насквозь, но счастливый сам по себе. И потихоньку, набрав обороты, удалился от компании прилично — не беда, на льду реки не потеряемся.
В лагере стояла суматоха. Организаторы восхождения нервничали, как это можно было чайника одного оставить в горах! Готовилась спасательная команда, идти вытаскивать мой труп. Но кому охота тащиться ночью в горы, второй раз на дню, чтобы тащить потом этого идиота, который полез незнама куда?! Конечно, все были на взводе! Только Николай успокаивал всех и готов был поручиться, что не стоит спешить — он скоро вернется.
В темноте меня не было видно. Но звуки в ущелье, где стоял базовый лагерь, слышны хорошо. И я как заору:
— Николай Андреич, вели на стол подавать — возвращаюсь!
Тут, все как засвистели, заулюлюкали, заржали и заорали от радости, что им не надо никуда тащиться. И успокоились. Отстали от Коли и разошлись по своим палаткам. Коля отправился к нашей. Мне хорошо было видно их всех с высоты, освещенных многими кострами.
Промокший, продрогший, я первым делом переоделся в сухое. Всё переодел, — буквально, всё, кроме ниточки с крестиком. Вторым делом, я выдул полтора чайника горячего чая. Третьим делом — отдышался, слушая, о чем щебечут молодые девочки у нашего костра, с которыми мы познакомились ещё вчера, а сегодня они помогали Коле ждать меня.