Бульвар
Шрифт:
– Там всегда зима и холодно страшно! – простодушно заявила, чуть-чуть гордясь своим невежеством, блондинка.
Мишель искренне расхохотался:
– И еще медведи бродят по улицам городов, а водку пьют из самоваров…Не так уж там и холодно, да и лето бывает жаркое, хоть и не долго…
«…тогда я еще жил себе и жил, даже не задумываясь, почему я такой и особо не ощущая собственных отличий от окружающих. Вот только подростком, лет с четырнадцати, когда друзья начинали задирать юбчонки подружкам, оказалось, что меня совсем не волнуют женщины. Впрочем, мужчины – тоже. Но это никого особо не интересовало, считали, что не проснулся еще во мне мужчина, мол, с годами все наладится. Я
Сжавшись в теплый, желанный комочек живой и близкой плоти, Александра сидела в ногах своего вожака, положив ладонь левой руки ему на бедро, и слушала завораживающий, негромкий голос. Слова его падали, как капли воды в клепсидре, но не только отмеряя время, а каждый всплеском своим в момент падения раскрывая все более простую и теперь уже окончательно ясную картину её существования.
… – Вот теперь ты представляешь, что я почувствовал, когда сегодня утром ко мне в переулке подошла ты – течная, желанная, близкая и – почему-то сказала: «Отдай то, что взял вчера…». Ведь ты же не могла, не должна была говорить такого своим…
– Ну, будто бы я сама так захотела, – вздохнув, с легкой обидой ответила Саша. – Или ты меня в тот момент за какую-нибудь агентку принял?
Она только что, раскрыв рот, прослушала странную, неправдоподобно искреннюю исповедь Мишеля. И теперь, осознавая свое место и положение, могла вести себя, наконец-то, как и подобает…
– А кто ж тебя знает, – уже весело отозвался Мишель, единым духом вывалив на девушку всю правду о себе и о ней, он будто камень с души снял.
– Ну, да, ну, да, ты такой весь из себя, что можешь теперь издеваться над бедной девушкой! – засмеялась Александра.
– А ты очень бедная? – уже откровенно дурачась, уточнил Мишель.
– Очень-очень… а ты думал…
«…Я ведь здесь родилась, ну, не в самом Городе, а в губернии, западнее, где предгорья начинаются. Там и жила, как и ты, в школу ходила, только в школе меня лесбиянкой прозвали. Просто, вот тоже, как ты, почти, не могла ни с мальчиками, ни с девочками. Нет, конечно, могла, пробовала, понятное дело, но без всякого интереса. А кликухи тогда просто давали, с мальчиками не гуляешь – значит, лесба, гуляешь – значит, шлюшка. И никаких еще придумок, разве что – по фамилии обзовут.
Городишка у нас был захудалый, даром, что столица рядом, два часа на электричке, и сам городок древний, весь из себя памятник архитектуры и истории, а живут там, как в позапрошлом веке, и не только взрослые, даже и молодежь такая же. Один клуб на весь город, да и туда никто не ходит. Вечером, после одиннадцати часов, весь городок как вымирает. Тишина и покой до самого утра, до побудки на работу. А работы особенно нет, пара старых заводиков, железка и ремонтное депо. Вообщем, наверное, сам понимаешь, почему не прижилась я там. Школу не закончила, бросила все и всех и сбежала в Город. Родителей-то у меня никогда не было, тетка была, да и то неродная, просто какая-то подруга матери пожалела еще во младенчестве… Вот я и кинулась от них, от всех, в Город, за счастьем, значит, в личной жизни. А куда ж еще-то за ним бежать?
А здесь ведь как: молоденькая, не страшилище, без денег, без родни, без образования, значит – никому не нужна, значит – на панель. Только ты не подумай, от панели-то я отвертелась без проблем, чего мне там делать, если ни смысла, ни вкуса в этом деле не чувствую?
Но – зарабатывать-то как-то надо, жить где-то. Пошла для начала в официантки, в кафешку одну, память хорошая, считать умею, на морду не страшная, да и выносливая, всё кафе удивлялись, как после банкетов часов на шесть я не просто посуду со столов собирала, а еще и бегом бегала, подпрыгивая… Тогда я уже понимала почему, только считала себя... ну, уродкой, что ли, мутанткой, скрывала от всех… ну, кому какое дело, что со мной раз в два-три месяца происходит и почему мне секса хочется раз в год и не с мужиками? вот у нормальных женщин критические дни, считай, у меня тоже такие, но по-своему.
Жила я в то время с одной случайной знакомой, она-то, как раз, на панели подрабатывала часто, а так – случайными заработками перебивалась, где пошьет кому, где по хозяйству поможет. Одно хорошо, за мной она не следила и не интересовалась ничем в моей жизни… Так и жили – она придет, уйдет, проспится и опять на заработки свои…
Кафешка, где я работала, возле Академии Художеств располагалась. Всякие именитые к нам редко заглядывали, считай, что никогда, не того класса заведение было, а так – всякие ученики, студенты, самоучки, гении разные непризнанные. Да мне, честно, на это вроде бы и наплевать было, кто за столиками сидит и какую бредятину несет, если только не в мой адрес, но как-то раз один из гениев этих непризнанных, у кого иногда и деньги приличные водились, уговорил меня позировать. Я-то и согласилась только потому, что, во-первых, в одежде, а, во-вторых, мужик этот, все знали, и он не скрывал, педерастом был, на женщин – ноль внимания, все на мальчиков молоденьких охотился, значит, с этой стороны безопасно мне показалось.
С ним первый раз все нормально прошло, хоть и муторно это – часами в одной позе стоять, да еще в какой-нибудь странной, но – деньги получила, а почти следом и другие художники звать стали. Этот педераст, даром, что только мужиков любит, а меня перед знакомыми расхвалил за выносливость. А что тут выносить? Ну, стоишь или сидишь в одной позе, ни бегать, ни прыгать, ни клиентам улыбаться. Да еще и деньги платят такие – с кафешкой не сравнить. Когда втянулась после пары-другой сеансов, так для меня это совсем плевое дело оказалось. Ну, и сменила я работу. И не пожалела.
Через полгода ко мне уже очередь была. Я к тому времени все их художнические нравы изучила, не боялась и обнаженной позировать тем, от кого подлости ждать не приходилось. У них же узкий круг, все друг про друга знают, и очень любят гадости всякие рассказывать. Он, вроде как, работает, малюет там что-то на холсте или краски себе разводит, а сам болтает, болтает, болтает… ей-ей, похуже иных баб… А я позирую и слушаю, да на ус мотаю, кто чего стоит. А с обнаженкой просто оказалось: не видят они женщину, когда работают, ну, пишут картину когда. Видят модель, тело, пропорции, свет, а женщина у них из фокуса пропадает. Хуже импотентов, у тех хоть слюна капает. Да и лицо на картинах всегда чуток изменяют, у них называется – свой взгляд, что бы не как фотография была, реализм нынче не в моде, так они говорят, а если б даже и фотография, то кого мне бояться или стесняться? Я – девушка свободная, независимая…
Ну, пусть, что совсем не девушка, ты вожак, ты знаешь теперь, как меня называть . А у меня в то время как было? От одного отобьешься, а другому проще дать, чем доказать, что ему это не надо. Бывало у меня и с мужчинами, и с женщинами, а почему нет? Да только не за деньги, и не за работу, а так – под интерес, под настроение, да и попробовать поначалу любопытно было, а то знакомые, подружки всякие, дел не по делу в ухо жужжат: этот, мол, так умеет, а тому только вот этак подавай… Не люблю сидеть и молчать, как дурочка, а еще больше не люблю говорить о том, чего не знаю и не пробовала… ну, вот, значит, и пробовала иногда… Ну, вот перебил меня…