Бумажная гробница
Шрифт:
Он оставил напечатанный лист в машинке так, чтобы он был хорошо виден. Засунул конверт в карман и, стараясь не шуметь, поднялся и направился к выходу. Толкнул дверь с рифлеными стеклами. Успел прочитать: ЯИЦКАДЕР. И вышел.
3
…Потом туман рассеялся, и он вспомнил, как встал на ноги, как стоял на тротуаре, прижимая платок ко лбу, и видел смутные лица людей, возбужденных и что-то кричавших. А прямо перед ним стояли двое: блюститель уличного движения в синей
Посреди улицы он увидел свою машину с измятой дверцей и оторванным передним крылом. В нескольких метрах от нее стояла другая машина с помятым капотом. Внутри лежал человек с головой, запрокинутой на спинку сиденья, и с забрызганным кровью лицом.
— Ну что, парень, — строго произнес полицейский в синем.
Вальтер ответил непонимающим взглядом, поднес окровавленный платок к глазам и уставился на него.
— Парень, я уже второй раз прошу твои документы, — повторил полицейский.
— О простите, — пробормотал Вальтер в достал водительские права и журналистское удостоверение. Хотел еще что-то сказать, но передумал и замолчал.
— Ага, журналист, — сказал полицейский.
Вальтер хорошо знал этот тон, которым обычно произносят «Ага, журналист» так, будто хотят сказать «Ага, попался!»
— Вы слышали? — раздался голос из толпы. — Журналист! — загудели разом угрожающие голоса. Было впору засмеяться, но Вальтеру было не до смеха.
— Вы повернули налево, не включив сигнал поворота, — заявил второй полицейский с таким видом, словно констатировал ужасное преступление.
— Допустим, что так.
— Как это допустим?! Вы повернули, не включив сигнал.
— Как скажете, — равнодушно и устало согласился Вальтер.
— И вам нечего добавить?
— Я нарушил правила, — добавил Вальтер.
— А вы знаете, к чему приводят нарушения? В такое время дня все спешат, дорогу могут переходить дети… — При слове «дети» толпа опять зашумела.
— Положим, здесь не было детей, — сказал журналист сквозь зубы.
— Что вы сказали?
— Послушайте, я признаю, что нарушил правила, и беру на себя всю ответственность за это. Заплачу, сколько надо, или пойду в тюрьму. Если хотите, я оставлю вам все документы. Но сейчас прошу отпустить меня, я очень спешу.
— Вы много на себя берете, — повысил голос полицейский в синем.
Вальтер повернулся к нему.
— Я очень хорошо знаком со старшим комиссаром Крастом из мобильной полиции. И с комиссаром Санной, который раньше служил в дорожной полиции. Позвоните им — они за меня поручатся.
Толпа зашумела еще громче.
— Хватит! — крикнула женщина. — Он начинает выкручиваться. Знаем мы этих журналистов.
— Позор! — подхватила другая.
Полицейские обменялись коротким взглядом. Тот, что был в зеленом, направился в ближайший бар, раздвигая угрожающе ворчащую толпу. Через несколько минут он вернулся.
— Комиссара Краста нет на месте. Санны тоже.
— Ага! —
Вальтер обхватил руками закружившуюся голову, почувствовал приступ тошноты и покачнулся. Полицейский тронул его за рукав.
— Сначала вам надо прийти в себя. Здесь рядом аптека.
По дороге Вальтер посмотрел на часы: стекло было разбито, часовая стрелка отсутствовала.
— Скажите, сколько времени? — спросил он.
— Восемь с четвертью, — ответил полицейский.
Когда он разговаривал с Джанни? Ах, да, в семь двадцать. Прошел почти час…
Глава XVIII
1
Джанни обнял ее и поцеловал, и крепко, с каким-то отчаянием, прижал к груди. Внутри у него что-то дрогнуло, и он быстро освободился из объятий девушки, стараясь не глядеть ей в глаза. Потом обвел долгим взглядом комнату: пианино, ноты на пюпитре, книги на полках — старые верные друзья, настенные часы с маятником, оставшиеся от матери. Большие разные стрелки показывали восемь часов тридцать минут — древний механизм шумно и равнодушно пожирал время.
Его взгляд остановился на Марине, и он сразу увидел, что она все поняла и почти не удивилась. И только потом в глаза ему бросились темно-красные пятна на полу. Одно, самое большое, около дивана, от которого через всю комнату к двери спальни тянулся кровавый след. Он отвернулся, подошел к окну и прислонил лоб к прохладному стеклу.
— Это Джерри? — спросил он.
— Да.
— Он мертв?
Наступило короткое молчание, потом Джанни услышал ее движение за спиной.
— Повернись, Джанни. Не усложняй наш разговор. Пожалуйста.
Он повернулся. Марина стояла посреди комнаты, сжимая в руке поблескивающий вороненой сталью пистолет. На Джанни смотрела смерть, спрятанная в стволе.
— Ты уже все знал до того, как пришел. — В ее голосе не было вопроса.
— Нет, — солгал Джанни, — я ничего не знал. Может быть, догадывался, но не хотел верить. Как только вошел, увидел кровь на полу и все понял. — Нет, он не мог сказать правду, не мог сказать, что Вальтер тоже все знает: Вальтер будет молчать, Джанни был в нем уверен.
— Неправда, — сказала Марина. — Ты знал, я прочла это в твоих глазах, как только увидела тебя. Ты приготовил мне ловушку.
— Не говори глупостей. Никто ничего не знает, иначе они давно были бы здесь. Но у тебя очень мало времени.
Она в упор смотрела на него, нахмурив брови.
— Зачем же ты пришел? Ты не подумал…
— Я обо всем подумал, — резко прервал ее Джанни. — И не будем терять времени.
Девушка закусила губу и вдруг спросила:
— Саркис заговорил?
— Нет. Не волнуйся. — Он взглянул на нее с презрением, потом в его глазах мелькнула жалость. Наступила тягостная пауза, которую нарушил усталый голос Джанни: