Бумажные души
Шрифт:
Шварц отметил, что Стрид пребывал в паршивом настроении – наверное, из-за адского холода в фургоне. Стрид то и дело шмыгал носом, и было слышно, как он хлопает себя по бокам, чтобы согреться.
“Высокий худощавый мужчина, возраст – между тридцатью и шестьюдесятью, темно-русая бородка. Правильно?
Да, где-то так. И кепка еще.
Опишите кепку.
Просто кепка. Какая-то темная.
А
Не могу сказать… Короткие штаны, кофта… Нет, не могу точно сказать. Во всяком случае, что-то темное.
Итак, Рикард, Йонни Бундесона застрелили не вы?
Вот уж нет”.
Шварц нажал на паузу и исправил грубую ошибку: вместо “Йонни” он случайно написал “Рикард”. Шварц вздохнул и снова запустил запись.
“Какие наркотики вы продаете? Героин, амфе-тамин, траву, таблетки? Вам случается ссориться из-за денег?
Я не буду отвечать на этот вопрос”.
Шварц отметил в записи, что молчание длилось десять секунд. Потом Жанетт задала очередной вопрос.
“Вы не знаете, кем мог быть этот парень с бородой и в кепке?
Понятия не имею.
Клиент?
Нет… Или, я… Может, Йонни и был дилером, а я – нет”.
Йонни больше не дилер, подумал Шварц. Трудно что-то продавать, когда тебе полголовы снесли.
Инспектор уголовной полиции Йимми Шварц снял наушники, и внешний мир вернулся к нему глухим шумом шоссе.
Жанетт Чильберг смотрела в окно. За слоем серой пыли и трещиной, оставленной камнем, плыло небо, на котором не было и следа светового загрязнения, как бывает над районами высотных домов. Здесь небо было усеяно звездами, и белый свет делал рельефными луга, озера и перелески. В тонкой полоске над чернотой пейзажа висела холодная луна.
За окном потянулись окраины Салема; машина катила вдоль выстроившихся рядами, похожих на коробки построек. Колесо попало в выбоину на асфальте, и машину тряхнуло, отчего стало ясно: они въехали в другой мир. В мир, где не принято растрачивать деньги налогоплательщиков на общегородские нужды.
Проехали мимо спортплощадки с ржавыми футбольными воротами без сетки; уличный фонарь освещал стену стоявшего рядом таунхауса. Кто-то написал на ней “Ненавидим всех”.
Без восклицательного знака, подумала Жанетт. Короткой летней ночи не хватает на крик о помощи, она может вместить лишь усталую констатацию факта.
Ненавидим всех.
Молчание нарушил Шварц.
– Черт, ну и депресняк тут.
И это тоже констатация, к которой нечего прибавить. Машина повернула к Салему; Шварц продолжил светский разговор:
– Кажется, отсюда до города
– Двадцать восемь километров, – уточнила Оливия, поворачивая на перекрестке налево.
– И еще тысяча – в уме, – проворчал Шварц. – Наверное, отсюда до Стокгольма кажется дальше, чем от Кируны.
Дорога сделала крюк, по одной стороне тянулся лес, по другой – одинаковые виллы из красного кирпича, выстроенные в семидесятые годы. Потом строения стали реже, а деревья – чаще.
– Вон там. – Олунд указал на уличный фонарь на разворотном кругу.
В конце улицы, перед маленькой виллой, стоял черный внедорожник, посеревший от летней пыли; левее разворотного круга угадывались гаражи и очертания нескольких автомобилей. Машина полицейских въехала на парковку, и белый свет фар мазнул по кустам отцветшей сирени на обочине.
Возле дома стоял еще один внедорожник, такой же, как первый, только этот блестел в свете фонаря свежей лакировкой. Лейф и Магган Веттергрен, подумала Жанетт.
Две машины класса “люкс” стоят рядом, в краях, откуда до люксовых вещей тысячи миль.
– Значит, вы не знали, что дочь Йонни Бундесона Клара живет в трейлере?
Маргарета Веттергрен сидела за кухонным столом напротив Жанетт, сложив на груди пухлые пальцы.
– Нет, не знала, – с невинным видом ответила она. – Трейлер не место для ребенка… Это просто кошмар, что сегодня произошло!
Румяная, с гладкой кожей женщина в белокурых локонах, сидевшая напротив, казалась Жанетт каким-то херувимом, мальчуганом пятидесяти пяти лет. Зато Лейф Веттергрен походил на гранитное изваяние. Серым его лицо казалось не только из-за щетины и цвета кожи; само выражение было пустым. Лейф сидел рядом с женой. Их несходство, и не только внешнее, бросалось в глаза. Говорила Магган. Лейф же, как положено скале, хранил молчание.
Кухня, да и весь дом, произвели на Жанетт тяжелое впечатление. Затхлая отрыжка восьмидесятых отдавала красным вином, сигаретным дымом и слишком крепкими духами. Кухня как две капли воды походила на бесчисленные кухни из юности Жанетт, если не считать того, что у Веттергренов имелись эспрессо-машина и ярко-красный холодильник, наводивший на мысли о спортивном автомобиле.
Жанетт поерзала, и неудобный стул с реечной спинкой скрипнул.
– Нам надо взглянуть на записи с ваших видеокамер. Вы не могли бы посодействовать?
Маргарета Веттергрен улыбнулась.
– Обязательно! Только сначала я хочу убедиться, что вы понимаете: владелец участка дал нам разрешение сдавать в аренду спальные места. – И женщина принялась перебирать бумаги, разложенные на кухонном столе. Перед ней лежали конверты с прозрачными окошками, в которых читались имена, в основном не шведские, пластиковые папки со счетами, конверты с отметками авиапочты. Похоже, эти так называемые владельцы отеля собрались привести документацию в порядок.