Бумажные души
Шрифт:
Изучив другой лоток, она выбрала лимон. Понюхала. Сунула в рот, откусила, скривилась, осмотрела шкурку.
– Наркоманка, – предположила Оливия.
– Да, похоже.
Девушка тем временем достала из кармана что-то, похожее на кожаный чехол. Оливия медленно подвела машину поближе.
– Нож, – констатировала она. Олунд кивнул.
Девушка привычной рукой вытащила нож из ножен, разрезала лимон посредине, откусила от одной половинки и тут же выплюнула.
– Так, – решила Оливия. – Пойдем-ка поговорим с ней.
Олунд
Оливия быстро огляделась по сторонам, свернула на другую полосу, по направлению к магазинчику. Девушка тем временем попятилась от мужчины, обозленного тем, что какая-то наркоманка угощается его яблоками и лимонами. Обнаружив, что у наркоманки в руках нож, мужчина, защищаясь, вскинул руки.
Оливия с Олундом уже вылезали из машины, когда девушка со всех ног бросилась бежать по направлению к Васапарку.
Развевающееся платье мелькало между стволов, полицейским же дорогу перегораживал грузовик, и броситься следом за девушкой они не смогли. Потом на другой полосе словно из ниоткуда возникли еще две машины, до сей поры заслоненные грузовиком.
Не схвати Олунд Оливию за плечо, она бы кинулась прямо под колеса.
– Спасибо, – сказала Оливия, когда они наконец перебрались на другую сторону. – Ну и скорость у нее! Куда она могла деться?
– Она в парке. – Олунд, занимавшийся легкой атлетикой, сообразил, чему стал свидетелем.
Шестьдесят метров в… Да, похоже, что это…Молодежный рекорд Швеции? Может, даже для юношей?
– Пошли, – сказал Олунд. – Сейчас мы ее найдем. Машина пусть стоит, где стоит.
Оба бросились в парк; им даже не пришлось спрашивать, куда побежала девушка. Какая-то пара с коляской указывала на скалу в западной части парка.
– Какая-то бомжиха чуть в нас не врезалась. У нее нож… Что она такого сделала?
– Яблоко украла, – ответила Оливия, и они с Олундом побежали дальше.
Небольшой парк был обнесен белой оградой, имелась там и живая изгородь. Между плодовыми деревьями тянулись дорожки, посыпанные щебенкой и камешками покрупнее; на камешках там и сям валялась кора. Посреди парка, у зеркального пруда, стояла, держа за руку молодого мужчину в белом, согнутая старостью женщина.
По воде плыли кувшинки; среди камней мелькали золотые рыбки. Высокие каштаны над ними тянули к небу белые свечки соцветий.
– Может быть, вернемся? Чтобы не пропустить чаепитие?
Старушка кивнула, и санитар повел ее к шезлонгам, выстроившимся у кустов шиповника.
Вдруг от беседки донеслись громкие голоса. Какие-то мальчишки не то смеялись, не то ссорились.
– Подождите, – попросил санитар. – Присядьте сюда.
Под ботинками санитара хрустнул гравий, а дальше все произошло очень быстро. Сначала послышался громкий крик,
Девушка шагнула к старушке и подняла руки, красные, как цветы шиповника. Потом она погладила старуху по щеке пальцами, порытыми чем-то мокрым, липким и красным. В другой руке сверкнуло лезвие ножа.
– Как сквозь землю провалилась, – сказала Оливия.
Олунд взглянул в сторону Саббатсергспаркена – одного из множества лесопарков, разбросанных к югу от Васапарка. С тех пор как они упустили девушку, прошло уже десять минут.
– Может, мы попусту тратим рабочее время? – Оливия взглянула на него. – Этим разве не выездные патрульные должны заниматься?
– Наверное.
И все же у Олунда было чувство, что эта девушка – не какая-нибудь обычная наркоманка. Если она вообще наркоманка. Он отметил, как она изучала яблоко. Это не взгляд наркоманки, нет. Это взгляд человека без червоточины.
Она пошли назад, к машине. Олунд вытер потный лоб. Да, выпить пива на балконе сейчас было бы неплохо.
– В Саду чувств? – спросила Оливия.
– Не понял.
– Маленький парк возле Музея искусств… Мы его пропустили.
Они прибавили шагу; приближаясь к низенькой белой ограде, тянувшейся вокруг сада, они услышали, как кто-то зовет на помощь. Калитка в ограде была распахнута. Выложенная плитками дорожка вела к открытой гравийной площадке, на которой стояла садовая мебель. Поодаль виднелись пестрые клумбы, кусты и деревья, за ними белела беседка.
– Кровь, – на бегу бросила Оливия.
По плиткам дорожки тянулась цепочка из редких капель; в тот же миг Олунд заметил старуху – та, уставившись в никуда, сидела в шезлонге на краю площадки.
Одна щека женщины была вымазана кровью. Олунд и Оливия бросились к ней.
– Эй, эй! – От беседки уже бежал мужчина в белом. – Это не ее кровь, – крикнул он. – Там какой-то парень тяжело ранен. Я вызвал “скорую”, но…
– Побудьте пока с ней. – Оливия предъявила санитару жетон.
Едва увидев лежавшего на земле молодого человека, которого окружали трое других парней, Олунд понял, что счет идет на минуты. Крови было много, слишком много.
– Отойдите! – крикнула Оливия. Ребята отступили, а она присела на корточки возле раненого. – Дай-ка, – бросила она парню, у которого куртка была завязана рукавами на поясе. – И прекратите снимать!
Олунд увидел в руках у одного из парней телефон. Парень попятился и сунул телефон в карман. Оливия вырвала куртку из рук у его приятеля, а Олунд тем временем присел рядом с ней, осторожно повернул раненого на бок и приподнял пропитанный кровью свитер.
Три глубокие, длиной в несколько сантиметров раны с завернутыми краями образовали полумесяц. Олунду они показались похожими на след от медвежьих зубов.