Бумажные души
Шрифт:
“Ему все время больно, – подумала Жанетт. – Но он не хочет в этом признаваться и предпочитает страдать молча”.
– Прерывистая пневмокомпрессия, – повторил Шварц, натянуто улыбаясь. – Я и не думал, что научусь выговаривать такие слова. Но я их так часто слышу, что волей-неволей запомнил. – Он положил пластиковые ножи и вилки в коробку с остатками кебаба и закрыл крышку. – Еще можно сказать “пэ-пэ-ка”, врачи все время так говорят.
Вот уже три недели он проходил процедуры, во время которых ему на пострадавшую голень надевали что-то вроде тканевой манжеты. Врачи надеялись, что такое лечение снизит
– Зря я потащила тебя на север, – сказала она. – Надо было приказать тебе оставаться в управлении.
– Я рад, что мы с тобой взяли Квидингов вместе. На добрую память о работе с тобой, ты же скоро заделаешься секретным агентом. – Шварц ухмыльнулся. Во всем управлении только он знал, что Жанетт скоро оставит свою нынешнюю должность.
– Ладно тебе, – сказала Жанетт, вставая из-за стола, чтобы выбросить остатки обеда.
– Намекни хоть, что ты предложила кадровикам СЭПО?
– Меньше знаешь – лучше спишь, – улыбнулась Жанетт
– Как всегда. Я понятия не имею, какие дела ты расследуешь у себя в голове, а когда спрашиваю, уходишь от ответа.
“Верно”, – подумала Жанетт.
– Да, примерно так будет и дальше.
– Да я все понимаю, это же СЭПО, – сказал Шварц. – И тебе рекомендовали не светиться в прессе.
– Ну раз ты так считаешь…
Жанетт ушла в кухоньку, открыла кран и принялась мыть руки, повернувшись спиной к Шварцу. Если бы ты только знал, думала она.
– Как всегда, когда мы раскрываем дело, я приглашаю тебя выпить пива, – сказал Шварц. – Сегодня вечером, когда закончим с Квидингами. Если хочешь, конечно.
Жанетт закрутила кран и промокнула руки бумажным полотенцем.
– Ну, если все ограничится парой бокалов… С удовольствием.
– Допрос Пера Квидинга, – начала Жанетт, после чего указала для протокола время и место проведения допроса. – Допрос проводит комиссар Жанетт Чильберг. Ассистент: инспектор Йимми Шварц. Присутствует: адвокат Пера Квидинга Ульф Рингстрём.
Указав, что истица Мелисса Юнгстранд может именоваться Стиной Квидинг, а истец Нино Ховланд – Ингаром Маркстрёмом, Жанетт спросила, не хочет ли адвокат сказать что-нибудь, прежде чем допрос продолжится.
– В этом нет необходимости, – заявил Рингстрём. – Пер и дальше будет сотрудничать со следствием и постарается ответить на все вопросы. Мне нечего добавить.
“Зря только время тратим”, – подумала Жанетт и повернулась к Квидингу.
– Тогда… Давайте продолжим с того места, где мы остановились утром. Вы рассказывали о том, как в первый раз увидели Мелиссу Юнгстранд, когда в начале двухтысячных навещали Камиллу в Бергсхамре.
Даже в тюремной одежде и воротнике Шанца, который он вынужден был носить после того, как попал под водяные бомбы в горах, Квидинг выглядел тещиной мечтой, и Жанетт подумала о женщинах, следивших за его делом в СМИ. Наверняка многие из них читали судебные отчеты со слезами сочувствия к непонятому идеалисту-романтику. К красавчику, который не только пишет глубокие романы, но и взял
Квидинг прочистил горло.
– Я сознаю, что некоторые средства массовой информации изображают меня социопатом, но как их измышления далеки от правды… Я чуткий человек. Спросите моих детей, спросите Стину и Видара. Я на собственном опыте знаю, что такое психологическое и физическое насилие. Мой родной отец, на первый взгляд самый обычный порядочный рабочий, механик из “Сандвика” и к тому же трезвенник, бил меня до синяков с моих года до пятнадцати лет… мне, видите ли, уже доводилось носить такой. – Он постучал пальцем по ортопедическому воротнику, взгляд стал холоднее.
– Пер Квидинг указывает на воротник Шанца, – вставил Шварц.
– Я бы никогда не навредил здоровью ребенка. Занесите это в протокол. Мир полон родителей, которые не заслуживают родительской роли, потому что относятся к своим детям, как мой отец – ко мне. А нам не суждено иметь собственных детей…
– У вас есть Видар, – напомнил Шварц.
Пер снова замолчал, а потом продолжил, сцепив руки перед собой:
– Видар был чудом. Но Стина… То есть Мелисса… Она искала у нас защиты, и мы стали заботиться о ней. Мы не могли иначе. Что нам оставалось делать?
Он улыбнулся своей фирменной телеулыбкой, но Жанетт впервые увидела на этом благообразном лице настоящее проявление чувства. К нему можно было относиться неоднозначно, но оно не становилось от этого менее искренним, а там уж недалеко и до мысли о том, что поначалу намерения Пера и Камиллы могли быть добрыми. Если только их действия вообще можно обсуждать с точки зрения добра и зла.
– Вам требовалось уединенное место, чтобы вас не обнаружили, – предположила Жанетт, – и тут появляется Эрик “Валле” Маркстрём, да?
Пер кивнул.
– Как быстро все прошло… Годы просто пролетели. А как прекрасно было раннее детство…
– Может быть, расскажете о Валле подробнее?
Жанетт показалось, что адвокат колеблется. Рингстрём поерзал, прикрыл рот рукой и побарабанил пальцами по щетине. Похоже, он не хотел, чтобы Пер что отвечал, но писатель заговорил:
– Я познакомился с Валле в начале двухтысячных, когда ездил в тур с “Дорогой жизни”. Он постоянно приходил на встречи с читателями. Мы оба считали, что моральные ценности в современном обществе стремительно утрачивают свое значение, оба любили природу, проводили много времени в лесах и полях. У нас обоих была связь с горами Центральной Швеции, с Емтландом, Херьедаленом и северным Хельсингландом. Валле знал про заброшенные дома, о которых известно только саамам, и… Когда возникла необходимость, я просто доверился ему, и мы обрели наш Витваттнет.
– Настоящий Витваттнет находился в каком-то другом месте?
Квидинг кивнул и почесал под воротником.
Жанетт задумалась. На момент переезда в Витваттнет холостому Эрику Маркстрёму было тридцать семь лет. По словам Пера и Камиллы, Эрик съездил в Тронхейм и привез оттуда четырехлетнего тогда Нино и какую-то “проблемную” девицу.
– Вы знали, что, когда Эрик знакомил вас с Астой, ей было четырнадцать лет?
– Нет, хотя мы с Миллой оба думали, что она выглядит очень юной. Аста сказала, что ей девятнадцать. Они утверждали, что вступили в гражданский брак.