Бумажные души
Шрифт:
Еще Миккельсена часто спрашивали, не подвергался ли он в детстве изнасилованию. Миккельсен всегда честно отвечал: “нет”. Если спросивший заслуживал более полного ответа, Миккельсен рассказывал, что девочка, с которой он дружил в детстве, подверглась насилию, и произошедшее сломало ее. В шестнадцать лет она умерла от передозировки. Однако Миккельсен умалчивал, что эта девочка была его первой любовью. А изнасиловал его первую любовь ее же собственный отец.
Родителем может стать кто угодно. Это, можно сказать, право, а в глазах иных так и вовсе обязанность.
Ни лицензий не надо, ни водительских прав. Миккельсену, чтобы купить пуделя, пришлось высидеть несколько длиннейших собеседований, прежде чем владелец
Собаку завести не в пример сложнее. Наверное, примерно как ребенка усыновить, подумал Миккельсен. Он взял телефон и посмотрел на часы.
Через полчаса ему предстоит присутствовать на встрече Луве Мартинсона с Каспаром Хаузером.
Только сначала мальчик примет душ. За две недели предварительного заключения у него развилась настоящая зависимость от льющейся воды.
Глава 28
Тюрьма предварительного заключения Крунуберг
Луве Мартинсон не планировал браться за предложенные кем-то со стороны задачи всего через две недели после ухода из “Ведьмина котла”, но отказать Ларсу Миккельсену ему всегда было трудно. Луве и раньше работал с Лассе, и чаще всего речь шла об особых случаях, которые бросали Луве вызов как специалисту, отнимали массу душевных сил, но всегда оказывались интересными.
Когда раздался телефонный звонок, Луве стоял с кувалдой в руках, намереваясь проложить путь из кухни в гостиную. Строители-ремонтники как раз начали скалывать кафель в ванной, в квартире царил хаос, и Луве уже раскаивался в своем решении поучаствовать в ремонте. Телефонный звонок сулил долгожданное избавление от строительной пыли и душной квартиры.
И вот Луве сидел в служебном помещении изолятора Крунуберг с чашкой кофе и распечаткой заключения, сделанного психиатром Судебно-медицинского управления. Случай безымянного мальчика, которого здесь прозвали Каспар Хаузер, был классикой “от Ларса Миккельсена”.
“С одной стороны, NN демонстрирует явные признаки аутизма/синдрома Аспергера, но неспособность к общению может иметь и другие причины. NN в состоянии, хотя бы поверхностно, объясняться по-шведски: по словам сотрудников, он с первого дня заключения мог выполнять простейшие указания, как то: “поешь”, “ложись спать”, “вымойся”, “зайди” и “выйди”. Однако сказать что-то определенное об уровне развития речи сложно, так как за 14 дней содержания под стражей NN не произнес ни слова. Единственными звуками, которые он издавал, были вздохи, стоны и – один или два раза – “хриплый крик” (свидетельство персонала тюрьмы); последнее имело место, когда NN спал, что указывает на кошмары и подавляемую тревожность. Неясно, умеет ли NN читать и писать. Также не представляется возможным выяснить, имеет ли немота NN медицинское или психологическое происхождение. Если верно последнее, то возможен целый ряд объяснений, начиная травмой и заканчивая случаями так называемых детей-маугли (напр., Джини или Оксана Малая). Другое возможное объяснение состоит в том, что подобное поведение является со стороны NN преднамеренным. Если улучшений/изменений не наступит, вышеуказанное не позволит провести обследование на основании параграфа седьмого”.
Психиатр старой школы, подумал Луве. Того и гляди самовозгорится от собственной сухости.
О седьмом параграфе можно говорить, только если по результатам предварительного расследования заведут уголовное дело. Луве задумался над прочитанным. Конечно, трудно применить параграф седьмой к человеку, который не разговаривает и вообще ни с кем никак не общается, поскольку обследование подразумевает собеседование с подозреваемым. Но все сводится всего к двум вопросам, ответов на которые не так уж много: пребывал ли подозреваемый в момент совершения преступления в состоянии психического расстройства
Луве стал читать дальше. В чашке перед ним остывал кофе.
“Неспособность NN к коммуникации не позволяет оценить уровень его развития. Были предприняты неоднократные попытки установить вышеозначенный уровень при помощи простейших IQ-тестов, кубиков, фигурок и головоломок, однако NN не проявил к заданиям ни малейшего интереса. С тем же равнодушием он отнесся к математическим задачам, независимо от того, было ли условие выражено цифрами или графическими символами (фрукты, спички, иные предметы). Опросы тюремного персонала ясно дают понять, что необходимо обследовать NN на предмет сексуальных расстройств/психосексуальной незрелости. Время от времени он обнажается/мастурбирует в присутствии полицейских/тюремного персонала, однако причины такого поведения пока неясны”.
Луве усматривал здесь три крупных юридических проблемы, две из которых после миграционной волны 2015 года становились все более распространенными. Иногда они касались подозреваемых, чья личность не была установлена, иногда – подозреваемых, чей возраст было трудно определить, и часто две эти проблемы объединялись в одну. Однако в случае Каспера возникала еще одна юридическая проблема. Никто не знал, является этот мальчик – или юноша – гражданином Швеции или он прибыл из-за границы. Не было ни совпадений в базах ДНК (а также в базах возможных родственников), ни совпадений в списках пропавших без вести молодых людей. Тот факт, что у Каспера подозревали психическое расстройство, не упрощал дела.
Дожидаясь назначенного времени, Луве взялся за медицинский отчет об освидетельствовании, проведенном на следующий день после задержания. Отчет оказался довольно поверхностным и не содержал в себе результатов ни ЭЭГ, ни МРТ, ни компьютерной томографии. По словам врача, мальчик вел себя спокойно и проведению манипуляций не препятствовал. Проверить слух и зрение обычным образом не представлялось возможным, однако из слов врача явствовало, что со слухом и зрением у Каспара все в порядке.
В крови не обнаружилось ни наркотиков, ни алкоголя. Мальчик был сильно истощен, однако в остальном совершенно здоров и неплохо себя чувствовал. В отчете упоминались многочисленные ссадины, царапины и синяки, а также несколько шрамов. Один из них обращал на себя особое внимание: шрам размером с ноготь большого пальца располагался выше левого локтя и казался не таким старым, как другие. Изображение на рисунке, который врач приложил к отчету, напоминало след БЦЖ, противотуберкулезной вакцины, какой часто виден на том же месте у шведов старшего поколения.
Что же касается немоты Каспара, то врач указывал, что у задержанного отсутствуют видимые дефекты органов речи. Далее врач заявлял, что определить возраст задержанного невозможно, однако в протоколе все же написал: “Возраст: 15–20 лет”.
Люди не деревья, подумал Луве. У них нет годовых колец.
“Половое развитие соответствует возрасту 17–18 лет. Адамово яблоко не вполне сформировалось, волосяной покров на теле напоминает волосяной покров девушки/молодой женщины того же возраста”.
В протоколе имелось примечание о том, что у мальчика в подмышках обнаружились лепестки растения, а именно мяты перечной, травы с особенно сильным запахом.
“Может, это какой-то примитивный дезодорант?” – подумал Луве, и тут в коридоре послышались шаги.
– Луве Мартинсон?
На пороге стоял и вопросительно смотрел на него какой-то мужчина. Луве кивнул, и мужчина подошел к столу.
– Нильс Олунд, – представился он. – Рад знакомству. Каспар принял душ и готов с вами встретиться.