Бумажные книги Лали
Шрифт:
Среди города в одном доме они устроили штаб и склад оружия и стали расклеивать листовки. В них они обличали палачей и призывали народ к восстанию… И наш юный друг Непомник был схвачен полицией Хунты с этими листовками в руках. Его заперли в подземелье и начали уговаривать выдать товарищей и назвать им дом, где спрятано оружие. Он отвечал: «Нет». Его мучили и пытали до тех пор, пока он не почувствовал, что в голове у него начинает что-то смещаться, в особенности когда его подвешивали вниз головой к потолку. И вот тогда, на пятый или десятый день, он решил, что мало отвечать: «Не помню», «Не знаю», ему нужно действительно позабыть этот дом.
А дом этот красовался в его памяти так же ясно, как большая
Диктатор, к общей радости, был наконец свергнут, и на его месте оказался теперь некий Дон-Де, один из тех, кто скрывался в доме, который так мужественно и успешно старался в свое время позабыть наш Непомник.
Сам он, после того как народ освободил его из подвала, долгое время провалялся без памяти на соломенном тюфячке в хижине с тростниковой крышей, у какой-то старушки. Она отпаивала его настоями горьких трав и делала прохладные примочки на его распухшую голову до тех пор, пока однажды он не очнулся. И тогда он спросил: «Свергнут… или нет?» Ему ответили: «Диктатор свергнут!» Он прошептал «Ура!»… и снова потерял сознание, на этот раз от радости.
Так он пролежал еще целый месяц в хижине, у старушки, куда часто заходили соседи и соседки, и все они рассказывали про то, как наладилась в городе жизнь при новом президенте. И мало-помалу наш бедный Непомник убедился, что горести и невзгоды, тяжкий труд и бедность в домах под тростниковыми крышами остались те же, что были раньше. А страх и несправедливость, с которыми клялись покончить, по-прежнему остались несправедливостью и страхом.
Тем временем в городе готовилось пышное торжество: в память свержения Хунты и годовщины правления Президента Дона-Де.
Войска в парадных мундирах выстроились шпалерами перед двухэтажным домом с зеленой черепичной крышей, единственным балкончиком и круглым чердачным оконцем с барельефом из лавровых листьев — здесь должен был быть открыт музей имени Дона-Де. Ведь именно в этом доме он бесстрашно скрывался, готовя переворот, когда его разыскивали кровожадные ищейки Хунты. Теперь этот дом должен был стать Национальным музеем. Ревели медные трубы, и бухали
Бедный наш друг ничего не знал. К хижине подъехала машина, его усадили в нее и с почетом провезли по улицам. Наконец привезли к открывающемуся музею и поставили на ковровую дорожку, разостланную до самого крыльца, где стоял Президент, раздавая награды. С двух сторон его поддерживали под руки, потому что он был еще слаб. Ему шепнули, что вот сию минуту сам Президент вручит ему награду за мужество и стойкость — «Золотое солнце Справедливости». Его на ходу спросили репортеры, узнает ли он теперь этот великолепно отремонтированный дом? И он ответил:
«У того дома не было ни таких красивых солдат, ни громких оркестров, ни президентов в золотых парадных штанах. Нет, я не узнаю этого дома».
Его подвели к Президенту, и тот громко сказал толпившимся вокруг него журналистам:
«Вот, друзья, это один из самых стойких моих сподвижников! Вот уж кто поистине достоин ордена. Ты узнаешь меня, старый дружище, в моем новом мундире?» И он протянул руку и взял с подушечки большой, как блюдце, орден «Золотое солнце Справедливости», готовясь надеть его на голубой ленте на шею награжденного.
Но наш друг посмотрел в глаза Президенту и покачал головой.
«Нет, — сказал он, — я тебя больше не помню!»
И он повернулся и медленно, потому что у него еще болели ноги, ушел по голубому ковру, не оглядываясь…
Вот почему за ним осталось это странное имя: Непомник. Вы спрашивали. Теперь вы знаете, — тихо улыбнулась притихшим ребятам Прекрасная Дама.
Глава 26
НЕЛЕПОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ ПРИНЯТО!
Космос молчал, не отвечая на позывные всех Пунктов и Центров Земли. Срок приближался неотвратимо, люди это знали, а животные чувствовали.
Все уже привыкли к тому, что животные ищут убежища у людей. Никого не удивляло, когда они отовсюду стекались поближе к человеческому жилью в какой-то смутной надежде найти спасенье около самых разумных и опасных, а может быть, и жестоких существ планеты.
Похоже было, как будто вся борьба, неприязнь, недоверие отступили перед общей бедой, и своим безошибочным инстинктом звери это чувствовали.
Прибрежные воды и заливы были полны дельфинами, подплывавшими прямо в руки людей, с немым вопросом всматриваясь своими умными маленькими глазками, будто спрашивая: «Что же это с нами делается? Что надвигается на нас?» Стаи присмиревших обезьян заполнили городские и пригородные парки; стада антилоп трусили мелкой рысцой, как цирковые лошадки, пробираясь по утихшим улицам больших городов; антилопы и лоси вмешивались в домашние стада коров или овец; печальные жирафы просовывали головы в окна второго этажа городских домов; и люди находили утешение в том, чтобы кормить их хлебом и фруктами. Сбившиеся в необычные стайки лисицы жались в одной стороне большой площади, не обращая внимания на заячью стаю, с пугливой покорностью жевавших листья капустных кочанов, которые сваливали перед ними задумчиво усмехающиеся водители овощных самосвалов.
Никого теперь не могло удивить, если он, проснувшись в своей квартире, обнаруживал рядом со своей подушкой свернувшегося калачиком пушистого енота, целую стайку зеленых птичек, усыпавших люстру, а в кресле рядом выглядывавшую из-под пледа, угревшуюся там мартышку, которая по водосточной трубе забралась на десятый этаж.
Никому в голову не приходило гнать от себя внезапно появившуюся во дворе или в садике львиную семейку. Когда случалось такое, матери кричали из окна своим ребятишкам, игравшим во дворе: