Бумажные розы
Шрифт:
Дэниел нервно пробежался пятерней по волосам, мгновенно напомнив ей этим движением Тайлера. Эви торопливо отвернулась. Ей было без него страшно одиноко, но она не собиралась ни перед кем показывать своей слабости. Глядя в сторону, она ждала ответа Дэниела.
— Черт возьми, Эви, я не знаю. Но ясно одно: дальше тянуть нельзя. Твой отец говорит, что его хижина еще непригодна для проживания, а ремонт тянется медленно. Но зато, если бы к тебе перешли те деньги, о которых мы говорим, наше положение резко улучшилось бы. У детей появились бы нормальный дом и нормальная одежда.
— Нам и здесь неплохо живется, к тому же
С этими словами Эви стала подниматься по лестнице, не дожидаясь, пока Дэниел вспомнит про Тайлера. «Тайлер ничего мне не должен», — твердила она про себя. Эви до сих пор не прикоснулась к тому счету, который он открыл для нее в лавке. И вообще она считала, что всем будет лучше, если он наконец выиграет в свой покер и уберется из города подальше. Почему он этого до сих пор не сделал? Может, сказать ему, что те их несколько ночных встреч ни к чему не привели и она не беременна? Может, после этого он уедет?
Едва они вошли в дом, как через черный ход влетел Мануэль с улыбкой до ушей:
— Тайлер выигрывает! Старик Том только что поставил на кон половину своего салуна, и они сейчас договариваются о том, сколько это стоит. Ладно, побегу обратно!
Эви в последний момент жестко схватила Мануэля за шиворот и оттащила от двери.
— Нечего тебе там делать. Где Хосе? Мануэль поднял на нее изумленный взгляд. Эви всегда была с ним ласковой и ни разу не поднимала на него руку. Растерявшись, он даже не стал вырываться.
— Они с дядей Джимом в салуне. А я просто забежал, чтобы сказать вам, как там идут дела.
Эви вздохнула и отпустила его.
— Я уже начинаю думать, что твой дядя Джим и Тайлер Монтейн — два сапога пара. Сходи за Хосе, скоро ужинать.
Она ушла в спальню, сняв на ходу шляпку. Дэниел проводил ее задумчивым взглядом. Как так получается, что она сразу умеет распознать характеры других людей и не разбирается в своем собственном? Все последнее время она словно вела с собой какую-то внутреннюю борьбу и неизменно пребывала в напряжении. Готовкой занималась теперь одна Кармен, а Эви заканчивала свою дурацкую картину. После школы далеко не сразу приходила домой, выбирая к дому самую дальнюю дорогу. Успокаивалась, лишь стоя у мольберта, но все остальное время ей не сиделось на месте. Недавно вот надумала перекрасить в доме саманные стены. Дэниел готов был признать, что желтый цвет смотрится не так уныло, как прежний серо-бурый, но Эви едва не надорвалась за этой работой. Он чувствовал, что надолго сил у нее не хватит. А что потом?
Придя к ужину, Джеймс Пейтон сообщил о том, что Тайлер выиграл-таки половину салуна. Внешне Эви не проявила к этому известию ровно никакого интереса. Накрыв на стол, она села вместе со всеми и не дала никому прикоснуться к еде без молитвы. Позже, когда за столом разгорелось оживленное обсуждение победы Тайлера, она сидела и ела в гробовом молчании.
Ей не хотелось ничего о нем слышать. Она с непонятной ей самой готовностью предоставила ему возможность освободиться от уз, а он этой возможностью взял и воспользовался. «Какой же я была дурой, когда думала, что такой человек способен проявить ко мне не только физический интерес! А теперь у него в распоряжении целый салун, в котором полно кокоток, и он перестанет нуждаться во мне даже просто как в женщине. А уж Старр-то умеет предохраняться от беременности».
Мысленно
«Ничего, вот закончу и найду себе какое-нибудь новое занятие».
Солнечные блики мешали взгляду Тайлера проникнуть за окно маленького домика у конюшни, где, как он знал, Эви сейчас мается над своей чертовой картиной. Все последнее время она каждый вечер проводила у мольберта по нескольку часов. Об этом ему сказал Мануэль, когда он спросил мальчишку, отчего у них там всегда горит свет допоздна. «Если она не бросит это дело, то угробит свое зрение точно так же, как ее отец», — думал он.
Он отвернулся. Какое ему теперь дело в конце концов до ее зрения? Хэйл показал ему какие-то бумаги, в которых было написано, что их венчание было незаконным и что ему теперь запрещено общаться с ней. Но Тайлер не увидел на этих бумажках личной подписи Эви, поэтому разорвал их и послал адвоката подальше.
Эви нашла в этом городе то, что искала. Так что же мешает ему уехать отсюда с чувством выполненного долга?
Но Тайлер не мог этого сделать, ибо по-прежнему чувствовал себя ее мужем и желал сначала удостовериться по крайней мере, что она не чувствует себя его женой.
Дважды она обедала с Хэйлом, он видел. К тому же в последнее время на горизонте вновь замаячил Кайл Хардинг. По городу носились всевозможные слухи, но Тайлер решительно отказывался им верить. «Пусть она сначала подтвердит их, глядя мне в лицо».
Он чувствовал, что нужно поговорить с ней, но пока не был к этому готов. Тайлер убеждал себя, что сначала необходимо мысленно освободиться от Эви. Дождаться того мгновения, когда он честно сможет признаться самому себе, что вполне способен прожить и без нее. И сегодняшний выигрыш в покер был первым шагом на пути к этому освобождению.
Тайлер стал кидать вещи в саквояж, который стоял у него в номере. Теперь он хозяин половины салуна. С одной стороны, душу его переполняло понятное ликование, но вместе с тем внутренний голос ворчал: не бери, это свяжет тебя по рукам и ногам. Он знал, что вполне способен проиграть салун с такой же легкостью, как выиграл его, и не пожалеет об этом. Он не мог рассматривать его как свою собственность. Но одновременно с гордостью думал про себя: «Теперь я совладелец салуна!»
Тайлер еще покажет Эви и всему городу, что он не неудачник. Салун — это только начало. На его счете в банке было достаточно денег для того, чтобы купить себе небольшое стадо, а на выигранные деньги какое-то время можно жить вполне безбедно. Ему даже не придется играть, если только не придет охота. Он вполне может стать фермером или заменить Пауэла на месте шерифа. Все что угодно.
Но мысли его были только об Эви.
Поймав себя на этом, Тайлер зло захлопнул саквояж и направился к двери. На лестнице ему повстречался Бен. Бросив на саквояж красноречивый взгляд и подозрительно сощурившись, он спросил: