Бумажные самолёты
Шрифт:
Каролина
Эл останавливает диктофон и переводит взгляд на меня. Мы отпустили Майка домой ещё час назад, но я настояла на том, чтобы переслушать его показания. Я невольно задумываюсь: чего я могу не знать о собственном сыне? Номер мистера Симпсона всё ещё хранится в моём телефоне, как и изрисованный бумажный самолётик на дне шкатулки воспоминаний. Пока всё сходится. Но где же ложь?
Молча протягивая мне кофе, Эл повторно воспроизводит запись и останавливает, когда мистер Симпсон просит Майка и Эмили выйти в коридор. Я заставляю себя вслушиваться
Он знает, что я всё ещё люблю его.
– Если верить Майку, Эмили была импульсивной, – резюмирует он.
– Так и было, – соглашаюсь я.
– Ночью в её крови обнаружили алкоголь.
– К чему ты клонишь?
Эл нагибается через стол и смотрит мне прямо в глаза.
– Если она и вправду была такой неуравновешенной, какой её описывает Майк, то в состоянии алкогольного опьянения она могла вытворить что угодно.
– Но она не могла спрыгнуть, – упираюсь я.
Эл садится на место и пожимает плечами.
– Факты говорят об обратном. Дело будет закрыто сегодня вечером.
– Эмили не самоубийца, – повторяю я.
– Почему ты так уверена?
Я прикусываю язык, чтобы не наговорить лишнего. В участке есть негласное правило: не дать эмоциям бить через край. Но некоторые правила как будто созданы для того, чтобы их нарушать. Я сглатываю и говорю:
– Хотя бы потому, что перед ней уже стоял такой выбор. И она выбрала жизнь.
Глава 5
Эмили
Нью-Йорк, прошлым летом
Вся жизнь проносится перед глазами, когда стоишь на краю Бруклинского моста. Если бы я могла увидеть её в кино, то с криками бы выбежала из зала. Так странно: мы все мним себя главными героями, но играем хуже некуда.
Зато раньше я только и думала о том, чтобы стать телезвездой. Мелькать на экранах, как когда-то Кэтрин Хепберн или Мэрилин Монро, разгребать письма от поклонников и утопать в цветах… Мысль о том, что меня будут знать миллионы, заставляла моё сердце биться в два раза чаще. Казалось, это была единственная вещь, которая могла сделать меня счастливой, хотя мир и так был полон маленьких радостей, которые я почему-то привыкла не замечать. Хотя «почему-то» здесь лишнее. Я прекрасно знала, что в свои семнадцать была избалована хуже ребёнка, но закрывала на это глаза. Как, в общем-то, и все остальные.
Меня не интересовала массовка – только главная роль. Поэтому нет ничего удивительного в том, что моя электронная почта превратилась в склад нераспечатанных писем. Киностудии просто не были готовы брать на главную роль актрису без имени. И всё же я знала: у каждой медали есть обратная сторона. Кто знает, где раньше снималась красавица с экрана, прежде чем получить первый «Оскар»? Эта мысль подтолкнула меня сбавить обороты и пойти на первые пробы на второстепенные роли. А затем на вторые. И третьи. Не хочу уходит в подробности: о них мои мозоли расскажут намного лучше меня. Если кратко: всегда найдётся тот, кто будет лучше тебя. Может, если бы я знала об этом раньше, то сэкономила бы кучу времени?
Мечте
Ни. На. Что. В бесконечном стремлении всем угодить потерять себя проще простого. Я не заметила, как перестала ценить себя… по-настоящему. Я искренне поверила, что я – только то, что видят во мне люди. Но когда я успела слиться с пикселями? Когда успела стать куском второсортного мяса, которым развлекали оголодавших волков?
Мой бывший парень, Итан, решил, что может помочь. Чтобы мне не пришлось ездить на пробы по всему Нью-Йорку, он решил устроить съемку прямо у себя: мол, у него отлично падает свет, а отретушировать отснятый материал не составит труда. Это было… мило с его стороны. Разве не каждая девушка мечтает о принце на белом коне, спасающем её от неприятностей? Забота – отличный крючок для золотой рыбки. Это был третий урок, после которого меня отчислили из школы.
Свет, камера, мотор. Он начал снимать. Всё шло своим чередом, пока мои фото не вылезли на порносайтах с доступом за несколько сотен долларов. Вот она – моя цена. Несколько сотен долларов. Смешно! Он просто обвёл меня вокруг пальца, как и тысячи наивных женщин, и думал, что у меня не хватит ума вбить своё имя в поиск. Складывалось ощущение, будто я, даже укутавшись в толстую кофту с капюшоном, оставалась абсолютно голой. Казалось, что не только люди, но и город вокруг бросал на меня осуждающие взгляды своими узкими окнами. Ветер насмехался надо мной из проржавевших труб.
Улицы Бруклина настолько глубоко потонули в лужах, что казалось, будто Атлантика на мгновение вышла из берегов. Торопливо шлёпая по скользкой дороге, я прятала заледенелые руки под мышками и направлялась к мосту, а точнее – к его парящим над домами призрачным очертаниям. Июнь стремительно уплывал по сточным каналам, унося с собой дорожную грязь. Я случайно поймала своё размытое отражение и горько усмехнулась. Вот, что имел в виду Итан, когда называл меня «грязной». Он показал, кто я на самом деле. Сорвал с меня маску, как он сам выразился. Когда я напомнила, что это была его идея, он просто выставил меня на улицу, как блохастую кошку…
Когда я держалась за скользкие перила, в кармане зазвонил телефон. По уху ударил встревоженный голос папы.
– Эмили? Что случилось?
– Мы с Итаном… расстались, – выдавила я.
Пока эти слова оставались внутри, мне казалось, что это наглая ложь, вложенная в мою голову кем-то другим.
Папа не ответил, но я знала: он понял, в чём дело. Его лицо побагровело от злости, и на секунду я даже подумала, что он бросится на Итана, если случайно встретит его на улице. Если честно, где-то в глубине души мне хотелось, чтобы это оказалось правдой.
– Он… что-то тебе сказал?
«Лучше бы он вообще молчал!», – думала я, проглатывая слёзы.
– Он сказал, что… что… – я никак не могла успокоиться. Чем больше я говорила об Итане, тем сильнее болело в груди. Холодный воздух раздирал горло, словно стояла зима. – Он назвал меня шлюхой, потому что…
– Но ты же знаешь, что ты – не то, что о тебе говорят, – я знала, как жалко он себя чувствует. Это далеко не всё, что он мог сделать, но, даже если бы он попытался, ничего бы было не изменить. – Тогда это уже будешь не ты. И окружающим должно быть всё равно, что ты сделала.