Бумажный пейзаж
Шрифт:
Так же обстоит дело со многим другим. Возьмите даже такой русский товар, как сушеная вобла, за которой так все в Москве гоняются, даже и ее навалом в любой русской лавке на Брайтон-Бич, а значит, и здесь отсутствует таинственность. Даже вот и красная икра, даже и она всегда эвэйлэбл, как в цековском распределителе. Вот этот паунд, например, брал я вчера в «Интернашнл Фуд», там кассиршей как раз та тетка работает, которая меня утюгом огрела. Что, спрашиваю, товарищ Светличная, канадская, что ли, у вас икра? Отчего же канадская, обижается Анна Парамоновна, настоящая у нас русская икра, с Аляски.
В общем,
Мы собираемся ехать на Янки-Стадион, но там, конечно, отсутствуют советские бичи. Конечно, там свои американские бичи присутствуют, но уж очень мало напоминающие вышеупомянутых, а если и попадается персона, похожая на московского бича, то цвет кожи никогда не совпадает, обязательно блэк.
Или взять тех же девушек. В Москве всегда о них мысли появляются после футбола, ну и начинается так называемая кадрежка, которая чаще всего завершается нехорошим, но уж если удача, тогда — восторг! А здесь кадры стоят толпой на 42-й улице, только и покрикивают «комон, хани, война дэйт?» [16] Несколько все от этого тускнеет.
16
Эй, дорогуша, хочешь трахнуться? (англ.)
Или вот в глобальном смысле взять Народную Республику Болгарию, из-за которой, собственно говоря, и начались у меня крутые изменения в жизни. Предмет мечтаний на грани яви и сна, солнечны бреги и златы пясцы, все теперь испарилось. Бикоз, друзья, Болгария в моем воображении все-таки была частью Америки, хотя бы умозрительно доступной частью совершенно недоступной Америки, а сейчас я попросту живу в этой огромнейшей Болгарии, то есть попросту в Америке. Так где же теперь желанная НРБ? Может быть, теперь она стала для меня единственной, хотя бы умозрительно доступной частью России? Однако, странное дело, не тянет уже ни в Болгарию, ни в Россию, хоть и тоскуешь порой по ним, по этим своим восточным отечествам, ведь и Болгария нам отечество, там наша азбука родилась. Увы. это не только наши оказались родины, но и тех, что мучают население своим унылым коммунизмом, от одного звука которого, не говоря уже о запахе, всю нашу компанию воротит.
…Но Болгария все же пропала…
Что происходит тем временем на телевизоре? Встречаются двое, красивых и молодых, в естественном порыве бросаются друг к другу. Вдруг она с отвращением отворачивается: у вас изо рта воняет, мой дорогой. Не приходите ко мне без таблеток «Брис сейверс»! Затем рекламируется китайщина в банках: трай чанг хи фор а бьютифул бади… Потом появляются сифуд-лаверы. с аппетитом кушают крабьи лапы и других приглашают — заходите, а зайти есть куда.
— Эх, американы-тараканы… — снисходительно улыбается Боря Морозко, бывший московский сионист.
Вот кто замечательно изменился: длиннейшие пушистые бакенбарды делают его похожим на британца периода расцвета Империи, движения стали исполненными значения, рука, направляющаяся, например, за ухо с определенной незначительной целью, привлекает всеобщее внимание, снисходительная улыбка — его трейд-марк. освещенный ею, он поднимается все выше в своих компьютерных исследованиях, в оценке кризисных ситуаций
— Благодаря этим сифуд-лаверам нас скоро, как креветку, проглотит коммунизм, — предрекает он. — Можете уже представить себя под томатным соусом пролетарской революции. Вообразите, господа, я приезжаю с лекцией в Вашингтон в Центр передовых стратегических исследований имени Теодора Рузвельта, и что же — они там все стоят со стаканчиками шерри и языки чешут. Оказывается, у них два раза в неделю в рабочее время (!) шерри-парти! Меня прямо оторопь взяла — они погибли!
— Ты не западный человек, Борис, потому так растерялся, — одной репликой рубит Морозко майор Орландо.
Снисходительная улыбка мгновенно стекает с лица исследователя.
— Я — незападный человек? Я — незападный человек? Кто же западный человек, если не я?!
— Ты что же, Боря, предлагаешь? — осведомляется Гу-ставчик. — Чтобы они вместо киряния шерри постоянно чистили оружие?
— Да! — завопил тут прежде такой собранный Борис Рувимович. — Да! Да! Да! Они должны постоянно чистить оружие, потому что там постоянно чистят оружие!
— Балони, — возражает майор Орландо и поправляет у себя под мышкой пистолет, — у нас на Западе порядочно людей, специалистов по оружию.
— Мало! — ярится Морозко.
Теперь пришла очередь Густава снисходительно улыбаться.
— Куалититат нон куантитат, [17] сечешь, Боря? — улыбаясь, говорит он. — Нас мало, но мы в тельняшках!
Вдруг на экране на пару мгновений из вороха рекламы выскакивает, вернее, выплывает брюхатый питчер Фернандо Валенцуэла и гудящий вокруг Янки-Стадион. Оказывается, матч уже идет, а мы все никуда не едем, а только лишь сидим в креслах с отклоняющимися спинками, сидим со своим пивом, сидим, сидим и никуда катастрофически не едем.
17
Качество не количество (исп.)
— Так все-таки нельзя, мальчики, — сказал Спартак. — Давайте присоединимся к какому-нибудь кантри-клабу, будем брать гольф, ю гет ит?
Снова замелькало, замелькало, замелькало — геморройные свечи, кремы для вечной молодости, пилюли от запора, собачья еда, однокалорийные напитки, — как вдруг выскочила на экран целая команда спикеров со свежими новостями.
Разрядка снова набирает ход! Первая за долгий срок делегация советских писателей в Нью-Йорке!
И вот мы видим холл отеля «Нью-Йорк Шератон» и всю гоп-компанию в мягких креслах, шестеро мужчин и одна женщина.
Тьфу, тьфу, тьфу, протираю глаза — вся делегация составлена из знакомых — Женя Гжатский сидит, Опекун Григорий Михайлович, который за нами в глазок подсматривал, Альфред Феляев и Олег Чудаков, общеизвестный дизайнер, пара также советских классиков Бочкин и Чайкин и… о, боги Олимпа! — она! — моя мифическая Ханук!
— Эге, вот так рожи, — таково общее мнение.
— Одного узнаю, говорит Спартанок. — Вот этот меня допрашивал.
— А меня вот этот допрашивал, — говорит Яков Израилевич.