Бун-Тур
Шрифт:
— Странно, — говорю. — В лагере Сеня Петрович таким жукофобом был!
Он руками развел и отвечает:
— Ничего похожего. Я жуков тоже люблю. И еще люблю дисциплину. Лагерные правила установлены не мной. А здесь у нас будут наши правила. Не забывайте: я сейчас в школе вроде фельдмаршала пионерского!
Этот ответ очень всем понравился. Сеня Петрович хоть и назвал себя фельдмаршалом, но ничуть не давил своими невидимыми погонами.
Составив гениальнейший план работы, мы расстались с новым старшим пионервожатым
Бун превращается в барина
Точно не помню: «Фантомас» шел тогда или что-то другое из серии бей-стреляй-лови-дави, но все на эту картину ломились. Решили и мы с Буном после школы сходить в кино. Мы, как и раньше, ни одного фильма врозь не смотрели. Нас и Катюша не разлучила. Я им не мешаю, а они мне не надоедают, потому что не шушукаются, секретов не разводят. Просто счастливые оба до невозможности, но это их личное дело.
Договорились, что без пяти четыре Катюша придет к кинотеатру, а мы пошли пораньше, чтобы билеты достать.
После 8 Марта и я, и Бун, и Катюша надолго остались, как дедушка говорил, без резервов главного командования. Вытряс я карманные деньги на много дней вперед. Сидим на полной мели! Но на билеты мы с Буном наскребли медяков. Купили в третьем ряду. Время еще было в запасе. Двинулись по проспекту, потом на нашу улицу свернули, чтобы встретить Катюшу. Посмотрели, как экскаватор землю роет. Траншею там прокладывали для кабеля.
Подошел незнакомый парень и тоже на ковш уставился. На груди у парня на ремешке транзистор. Орет не громко, но противно. И не то чтоб музыка плохая, а не к месту она, не подходит к работяге-экскаватору. Он трясется от натуги, глыбы ворочает, а транзистор хихикает, будто насмехается.
Я перемахнул через траншею. Бун — за мной. А на той стороне комья мокрой глины валялись. Выпачкал Бун ботинки и какой-то невеселый стал. Идет, а сам все на ноги посматривает.
— Ушибся? — спрашиваю.
— Нет, — говорит. — Не любит она, понимаешь…
Я догадался: она — это Катюша-чистюля. Не хочет Бун показываться ей в грязных ботинках.
— Плюнь, — говорю. — Беда какая!.. Забыл, что ли?.. У нашей школы чистильщик сидит. Он из твоих ботинок мигом зеркало сделает!
— А деньги? — спрашивает Бун и лезет в карман.
Я тоже порылся у себя в карманах. У него три копейки нашлось, у меня — две. Задумались. Ни я, ни он еще никогда в жизни у чистильщика не чистились. Интересно, сколько стоит это удовольствие? Я прикинул: у нас — пять копеек.
— Хватит! — говорю. — Дело-то минутное. Он за минуту пять копеек заработает. В час — три рубля! Профессорская зарплата!.. Идем!
И мы пошли.
Будка с вывеской «Чистка обуви» стоит на углу большого дома на нашей улице. Рядом остановка троллейбуса. А следующий дом — наша школа. Мы миллион раз мимо этого чистильщика проходили. Он весь день сидит в своей конуре и всегда скучный, точно вчера похоронил кого-нибудь.
Подошли. Бун и спрашивает:
— Сколько вам платить нужно?
Чистильщик кисло взглянул на его глиняные ботинки, взял в руки по щетке, поплевал на них.
— С-садись.
Я подтолкнул Буна. Он бочком протиснулся в будку и сел на стул, как у зубного врача садятся. Стул у чистильщика вполне нормальный, а все-таки есть в этом стуле что-то нехорошее. Я, наверно, никогда на него не сяду. Вижу: — Буну тоже стыдно: сам сидит высоко, а у ног — человек, и приходится ему в нос грязный сапог подсовывать!
Я даже отвернулся. Стою, каблуком от нетерпенья по асфальту постукиваю. Под ногой трубка железная позвякивает. На месте будки чистильщика раньше газировку продавали. Ларек перенесли куда-то, а трубка для стока воды осталась.
Мимо прошел парень с транзистором. Голову задрал — в небо смотрит. Ну и, конечно, споткнулся о трубку. Сразу видно — не с нашей улицы. Все наши эту трубку давно знают. Привыкли, не споткнутся.
Слышу — кончил чистильщик по ботинкам Буна щетками тереть. Оглянулся — он тряпицей ботинки оглаживает. Кивнул головой на железную банку с монетами.
— Двадцать копеек.
Меня как кипятком с третьего этажа окатили.
— Как двадцать? — загробным голосом спросил Бун. — У меня только пять…
Чистильщик уныло и упрямо повторил:
— Двадцать.
Тут я подскочил к будке.
— За что, — говорю, — двадцать?.. Спекуляция какая-то!.. Отдай ему наш пятак и пошли!
Бун хотел встать со стула, но чистильщик схватил его за ногу, сдернул с нее ботинок и поднялся со скамейки.
— Барин вшивый! Выкладывай деньги, а то — милиционер рядом!
И сует он в глаза растерявшемуся Буну милицейский свисток.
Ничего себе — почистили ботиночки!
— Бун! — говорю. — Я побежал в школу! Достану у кого-нибудь пятнадцать копеек. Я мигом!
— Не пятнадцать, а рубль! За простой! — требует чистильщик и преспокойненько садится на свою скамейку. Папиросы достает из кармана, свистком милицейским поигрывает.
— Ладно! — говорю я сквозь зубы. — Принесу тебе и рубль! Не испугал, вымогатель!
— Никуда не ходи!
Это Бун приказал неожиданно. Смотрю на него, а он — серьезно. И с таким презрением глядит на чистильщика, что тому бы в самый раз раствориться и исчезнуть. А ему хоть бы что! Насовывает Буну на ногу старую рваную галошу, встает и выпихивает Буна из будки.
Что тут сделаешь? Не бежать же в чужой галоше? А вокруг уже любопытные собираются.
Чистильщик будку на замок запирает и приговаривает:
— Вместе пойдем. Директор школы разберется. Вы у меня ответите! И за оскорбление личности ответите, и за грабеж средь бела дня!