Бунгало Сатаны или Наследие Ангелов

Редкая Прелесть

– Я уже не боюсь - ведь рядом ты, - просто ответил Драко, поудобнее устраиваясь в объятиях Поттера. От этих слов у Гарри перехватило дыхание: он понял насколько глубоко доверие Драко к нему. Они продолжали молча смотреть друг на друга…

Вскоре совсем стемнело и стало заметно свежо. Но ребятам так не хотелось покидать это место, что Гарри впервые воспользовался своей благоприобретенной силой, чтобы сделать свой быт комфортнее: из воздуха материализовался низенький топчан, с множеством подушек и широким, теплым покрывалом. Гарри бережно, словно великую ценность, поднял Малфоя, который совершенно этому не противился, а, напротив, доверчиво прижимался к уверенному, горячему телу. Он перенес Драко на топчан, удобно устроив на подушках, укрыл покрывалом и скользнул рядом. Драко моментально прильнул к нему, просясь под крылышко, словно отпусти он Гарри и мир вновь разлучит их. Гарри нежно обнял Малфоя и они оба смотрели вверх, на загорающиеся звезды. Было ощущение, что они находятся где-то в космосе, летят, сжимая

друг друга, сквозь звезды, приветливо им подмигивающие. Свежий ароматный ветерок только усиливал эту иллюзию полета. Единственно верной реальностью была та, где двое сжимали друг друга в объятиях, летя сквозь пространство и время. Они забыли обо всем. Они помнили только тепло объятий и разливающуюся кругом, вполне осязаемую, нежность. Сила Гарри снова заполнила все вокруг, усиливая своим неземным светом, ощущение нереальности. Драко никогда не было так спокойно. Гарри никогда не был так счастлив. Он обнимал Драко, поглаживая его плечо, лаская, даря тепло, делясь нежностью. Драко тонкими пальчиками водил по широкой груди Гарри, иногда подползая под рубашку. То, что испытывали эти двое, держа друг друга в объятиях можно было назвать одним словом - Любовь.

Глава 23.

Стало совсем темно, звезды россыпью алмазов сверкали в небе. Вот взошла луна. Большая, круглая, светлая, но какая-то грустная. Ребятам было так хорошо, что они хотели поделиться своим счастьем с целым миром, тем более с вечно скорбной луной. Гарри протянул руку и, следуя невысказанному желанию обоих, запустил в луну своей радугой. Разноцветное, светящееся полотно взвилось было в небо, но вернувшись, опустилось пологом над низкой кроватью-топчаном, закрывая двоих от нескромных взглядов целого мира и луны…

Гарри подтянул Драко повыше, положив его голову себе на плечо и, слегка наклонившись, нежно поцеловал его. Легкое, как крылья бабочки, касание губ заставило сердце Драко биться быстрее. Он протянул руку и дотронулся до лица Гарри, погладил его скулу, невесомо пробежался по едва заметному знаменитому шраму на лбу, запустил пальцы в гриву непокорных черных волос и притянул Поттера к себе, усиливая, углубляя поцелуй, но оставляя его таким же трепетно-нежным. Они оба наслаждались этим поцелуем, пили его, неторопливо, со вкусом, с полной отдачей. Но казалось этого уже становилось мало. Вот рука Гарри, подрагивая, погладила мягкие, лунные волосы Драко. Вот он, уже не в силах сдерживаться, тянет невозможного блондина на себя, устраивая на своем теле. Крепко обнимая Малфоя, Гарри с восторгом чувствует подтверждение своей желанности: фаллос Драко упирается ему в бедро. Проведя по гибкой спине ладонями, Гарри скользнул под нежную шелковую рубашку. От прикосновения к своей коже горячих ладоней, тот прогнулся в пояснице и инстинктивно потерся о Гарри бедрами. От нахлынувших ощущений стало воздушно-хорошо! Весь центр наслаждения и сладострастия находился сейчас у бедра Гарри, воинственно упираясь в него, напрашиваясь на более откровенную ласку. Драко чувствовал сильнейшее возбуждение, но не торопил события, он хотел дать себе и Гарри время освоиться с этими новыми для них эмоциями.

Желая доставить удовольствие, Драко провел рукой по твердокаменному члену Гарри, погладил сквозь ткань брюк, надавил, легонько сжал ладонью, от чего у Поттера перехватило дыхание. Тот, не желая сдерживаться, низко и протяжно застонал. Драко замер от звука голоса Гарри, ему самому внезапно стало еще приятнее, будто ласка Поттеру вернулась сторицей, взорвав в нем тысячу маленьких солнц! Драко понял, что дарить радость Гарри будет для него наивысшим счастьем.

Лежа на Поттере, он приподнялся на руках и, уже не сдерживая себя, впился неистовым поцелуем в приоткрытые губы Гарри. Тот ответил не менее порывисто сжав Драко в объятиях, прижимая к себе с еще большей силой, желая почувствовать каждый изгиб легкого тела. Драко мягко отстранился и сел верхом на бедра Гарри. Поттер, забывая дышать, смотрел, как его личный ангел, не торопясь, расстегивает пуговку за пуговкой на его рубашке, которая была старинного кроя и пуговок на ней было очень много… Стараясь не касаться пальцами обнажающейся кожи, Драко расстегнул последнюю пуговку и взглянул в глаза Гарри. Поттер смотрел на него как на земное воплощение бога Любви: восхищенно-затуманенный взор поощрял на новые подвиги. Драко, не имея опыта в обращении с мужчиной, действовал интуитивно, примеряя на себя, что ему понравилось бы, а что нет. Он, не отрывая взгляда от глаз Гарри, потянулся к нему. Погладил лицо, нежно, кончиками пальцев, дотронулся до шеи, заставляя золотисто-смуглую кожу покрыться миллионом маленьких мурашек. Провел руками по груди, старательно и невесомо очерчивая изгиб и выпуклость каждой мышцы, проследил пальцами неведомый узор, приведший его к темным, маленьким соскам. Действуя обеими руками, зеркально дублируя движения ладоней, Драко нежно очертил окружности, пощекотал восставшие бутончики. Гарри вздрогнул и резко выдохнул, выгибаясь, приподнимая Драко на своих бедрах. Он потерял равновесие и упал на Поттера. Гарри схватил его в охапку и подмял под себя. С силой провел рукой по телу Драко, впитывая его, запоминая на ощупь, неистово мял мышцы, припадал губами к коже, как жаждущий - к источнику. Драко млел от этой грубоватой, но такой страстной ласки, выгибаясь и

издавая стоны, когда Гарри дотрагивался до особо чувствительных местечек. Гарри руками и поцелуями возносил Драко молитву, его совершенству, его стонам, его глазам, его губам… Он боготворил каждую черточку, каждый изгиб, каждый выдох: «О! Да! О, Гарри…» Если бы это было песней, то это была бы самая прекрасная песня в мире.

Они не заметили, как оказались без одежды, стремясь припасть друг к другу, насытится, упиться допьяна близостью тел, близостью душ… Нетерпеливо освободившись от всего, что мешало им чувствовать друг друга, они с трепетом и упоением пили друга каждой клеточкой тела, наслаждаясь уже одним этим.

Мгновения страсти, запечатленные в памяти какими-то урывками:

Закушенные губы…

Запрокинутая голова…

Руки, цепляющиеся за плечо…

Язык, ласкающий розовый сосок…

Бедра, крепко прижатые друг к другу…

Поцелуй-укус в незащищенное горло…

Выгибающееся гибкое тело…

Волосы, веером взметнувшиеся…

Пальцы на крепком твердом члене…

Губы целующие, ласкающие нежную кожу фаллоса…

Все слилось, чехарда лихорадочных воспоминаний, мгновения страсти, запечатленные в памяти какими-то урывками…

Экстатический фейерверк…

Два слитных протяжных стона… Два имени, слившихся в одно: «Гарри-и-иДра-а-ако»

Кульминация…

Радужный всплеск, фонтаном озаривший все вокруг…

Мир, содрогнувшийся от чистой Силы...

Звезды, россыпью сорвавшиеся с небес…

Глава 24.

Утомленные страстью, мальчики, обнявшись, крепко спали. Радужный полог, недавно взорвавшийся миллионом разноцветных брызг, осветивших сад словно днем, мирно колыхался над кроватью, вторя сонному ветерку. Природа отдыхала вместе с двумя юношами, мирно спавшими, но продолжающими обнимать друг друга во сне. Ночь, дышавшая цветочной свежестью и сонной прохладой, едва перевалила за половину отпущенного ей срока. Иногда какая-нибудь ночная птица подавала голос, зовя сородичей, но тут же умолкала, стоило темноволосому юноше поморщиться от резких звуков, врывающихся в сон. Гарри еще не понимал, что все на Острове теперь было подчинено его желаниям, даже высказанным вот так: сквозь сон, неосознанно. Хозяин Острова мирно спал и ночь спешила подстроиться под малейшие его капризы.

Но вот одна, особо настойчивая птица резко и громко вскрикнула, не желая оставаться в одиночестве. Видимо ей было немного завидно, что все, даже Хозяин, были парами, а она одна - нет. Гарри сморщил нос и нехотя открыл глаза. Он прислушивался к окружающей их тишине, сотканной из множества тихих шорохов и неясных звуков. Обнимая Драко, чувствуя себя абсолютно полным и счастливым, Гарри силился распознать кто или что может издавать эти звуки в ночи. Пока было тихо и спокойно, и никто не отрывал его от упражнений своими серыми глазищами, он расшифровывал окружающий мир с присущим ему любопытством. Его Сила, уже прочно устроившаяся в нем, подсказывала, иногда даже давая подглядеть особо интересные моменты ночной жизни сада, окружающего Дом.

Вот этот тихий, мерно повторяющийся плеск - вода в канале, имитирующий венецианские, Хоззи еще не менял интерьеры, позволяя Марси подольше насладиться воспоминаниями детства. Сам Домовой колдовал с завтрашним меню, и радовался, как дитя, возможности удивить и услужить своим дорогим постояльцам. Гарри улыбнулся этой милой, искренней непосредственности. Мысленно пробежался по комнатам дворца, ища знакомые ауры друзей. Как ни странно, обоих нашел в комнате Марси. Судя по всему они тоже не растерялись и усиленно налаживали свои отношения. Решившись подглядеть одним глазком (грех же не воспользоваться такой возможностью!), Гарри увидел Марси, растянувшуюся по диагонали на кровати. Грегори сидел на спинке и, немного ссутулившись, крепко спал. Но, почувствовав на себе чужой взгляд, сразу было вскинулся в поисках опасности. Гарри, не желая заставлять друга лишний раз нервничать, обозначил свое присутствие маленькой призрачно-радужной розочкой. Грегори, поняв кто это, сонно подмигнул Гарри и снова, нахохлившись, заснул. Гарри мысленно погладил гладкие твердые перья ворона, в который раз удивляясь его способности видеть невидимое, и выскользнул из комнаты.

Холодный и цепляющий, словно моток колючей проволоки, сгусток злобы и отчаяния заставил его задержаться у одной из комнат. Там, ломая мебель и бессильно рыча, метался Беркут, кидаясь на стены и разрывая в клочья ковры. Он понимал, что его не погладят по головке за все его художества на Острове, особенно большой счет был к нему у Грегори. Гарри пытался уловить хотя бы толику раскаяния и стыда за поступки, совершаемые Беркутом, но ничего кроме злобы загнанного в клетку зверя не увидел. Не было ни горечи, ни раскаяния, только бессилие и невозможно огромное желание отомстить, вцепиться в глотку любому, кто первый решится переступить порог комнаты. Только дотянуться, хотя бы кончиком когтя, потом подмять под себя, вонзая клыки в мягкую, нежную плоть, вспарывая податливую кожу когтями, выпуская кишки. Пить пьянящую, горячую, солоноватую жидкость, дарующую силу и умение своего владельца его врагу. Пожрать еще трепещущее сердце, сочащееся дымящейся красной кровью. И кровожадно обернуться к остальным врагам, остолбеневшим от скорой и жестокой расправы. Обернуться, облизывая перепачканные в крови губы, и ощериться в злобном оскале: ну, кто следующий?!