Бунин. Жизнеописание
Шрифт:
Другая чрезвычайно сложная, «очень характерная для данной полосы Бунина» вещь — «Дело корнета Елагина». «Это, — говорит Зайцев, — значительная повесть. Женщина написана в ней ярко и сурово. Трагедией вся она овеяна — и некоторым „разоблачением“ человека. „Ида“ — тоже любовная, но иного тона. И очень мрачен „Мордовский сарафан“ <…>
Бунин относится к тем писателям, которые зря не пишут. Если он пишет, значит ему надотак, не забава, а необходимость, судьба. И ведь чем более „роковое“ писанье, тем он вообще лучше. Для Бунина, как художника, видимо, темы любви-страсти стали теперь роковыми».
Кирилл Зайцев считает повесть «Дело корнета Елагина»
В. Ф. Ходасевич отметил ту особенность бунинских рассказов о любви — «Митина любовь», «Солнечный удар», «Дело корнета Елагина», что в них предметом наблюдения является «не психология, а иррациональная сторона любви, та ее непостижимая сущность <…> которая настигает, как наваждение, налетает Бог весть откуда и несет героев навстречу судьбе <…> И характерно для Бунина, что такие иррациональные события всегда им показаны в самой реалистической обстановке и в самых реалистических тонах».
791
Зайцев К. И. И. А. Бунин. Жизнь и творчество. Берлин: Парабола, <1934>. С. 191–192.
Для создания образа директора театральной школы, грубого и самодовольного актера, Бунин использовал «дело» А. И. Адашева, о котором московские и петербургские газеты в 1913 году писали как о герое сенсационных и скандальных событий (Русское слово, 20 ноября; Столичная молва, 22 ноября; Голос Москвы, 23 ноября; День, 24 ноября).
Судебное дело об убийстве в 1890 году в Варшаве корнетом Александром Михайловичем Бартеневым польской артистки Марии Висновской послужило основой для сюжета рассказа «Дело корнета Елагина». Бунин воспользовался речью известного адвоката Ф. Н. Плевако «в защиту Бартенева» и предисловием к ней в книге Ф. Н. Плевако (Речи. Т. 1. М., 1910).
Шестнадцатого февраля 1924 года Бунин произнес речь в Париже в Salle de Geographic (184, Boulevard St-Germain) «Миссия русской эмиграции». Он сказал, что эмигрантов, рассеянных по всему свету, около трех миллионов. Но численность — далеко не все. «Есть еще нечто, что присваивает нам некое назначение. Ибо это нечтозаключается в том, что по-истине мы некий грозный знак миру и посильные борцы за вечные, Божественные основы человеческого существования, ныне не только в России, но и всюду пошатнувшиеся» [792] .
792
Руль. Берлин. 1924. № 1013. 3 апреля.
Речь — в тоне высоком, торжественном. Он призывал мир взглянуть на этот великий исход и осмыслить его значение: «Вот перед тобой миллион из числа лучших русских душ, свидетельствующих, что далеко не вся Россия приемлет власть, низость и злодеяния ее захватчиков <…> Взгляни, мир, и знай, что пишется в твоих летописях одна из самых черных и, быть может, роковых для тебя страниц!»
Слова оказались пророческими.
На этом вечере выступили также А. В. Карташев, И. С. Шмелев, священник Г. Спасский, Д. С. Мережковский, И. Я. Савич, Н. К. Кульман.
Левая эмигрантская пресса, в первую очередь «Последние
В 1925 году, как указано выше, состоялось знакомство Бунина с австрийским поэтом Р. М. Рильке. О их встрече пишет французский писатель М. Бетц в своих воспоминаниях (Betz М. Rilke vivant. Paris, 1936. S. 152).
В марте 1925 года Бунин был приглашен английскими литературными кругами на несколько дней в Лондон, чтобы, как он сам говорил, показать его английским писателям и некоторым представителям общества. Его чествовали на заседаниях, банкетах и в частных домах. Большой литературный банкет был организован лондонским Р. Е. N. Club’ом.
Джером Джером пришел в дом, куда был приглашен Бунин и где собралось, как он говорил, особенно много народа, «пришел только затем, чтобы познакомиться» с Буниным.
«Очень рад, очень рад, — сказал он. — Я теперь, как младенец, по вечерам никуда не выхожу… Но вот разрешил себе маленькое отступление от правил, пришел на минутку — посмотреть, какой вы, пожать вашу руку» [793] .
Джером Джером интересовался Россией, русской литературой с давних пор. В 1899 году он приезжал в Петербург, потом написал статью «Русские, какими я их знаю». Она была издана на русском языке в 1906 году под заглавием «Люди будущего». В статье говорилось: «Русский человек — одно из самых очаровательных существ на земном шаре»; «мы свысока называем русских нецивилизованными, но они еще молоды… Мир будет доволен Россией, когда она приведет себя в порядок».
793
Вопросы литературы. 1979. № 1. С. 313.
В Джероме Джероме Бунина восхищал редкий дар писателя-юмориста.
Его всегда влекли люди, наделенные способностью чувствовать и понимать смешное в жизни, — он дружил с Чеховым, Тэффи, любил и ценил Дона Аминадо, Сашу Черного и вовсе не жаловалД. Мережковского и 3. Гиппиус, между прочим, за то, что оба они, как писала Тэффи, — ее статьей восхитился Бунин, — «абсолютно не понимали юмор».
Джером Джером и в старости — со «вкусом к жизни, который свойствен очень молодым людям», из тех, кого «жизнь не сумела ограбить», — был близок Бунину, обладавшему даже и в свои более чем шестьдесят лет, как сказал о нем английский критик и драматург Эдуард Гарнет, «душой и жизненным пульсом юноши».
В бунинской смешной и фантастической «Истории с чемоданом» есть что-то от рассказов Джерома Джерома.
Насколько Бунин выделил для себя Джерома Джерома среди писателей, которых встречал и знал за рубежом, можно видеть из того, что по случаю его кончины он написал воспоминания о лондонской встрече [794] , а столетнюю годовщину Джерома Джерома отметил публикацией воспоминаний в одной из парижских газет [795] .
794
Там же; см. то же: Сегодня. Рига, 1927. 26 июня.
795
Последние новости. Париж, 1929. 9 сентября.