Бунт на «Кайне»
Шрифт:
— Других вопросов к свидетелю у защиты пока нет, — сказал Гринвальд, обращаясь к суду. Брови председателя суда вскинулись в недоумении, а потом опустились в знак неохотного согласия. Квигу разрешено было покинуть зал, что он и сделал весьма поспешно.
— Вызывается свидетель лейтенант Том Кифер, — объявил Челли.
Писатель вошел в зал четким военным шагом, распрямив плечи, склонив немного голову набок и глядя прямо перед собой. После присяги он занял место свидетеля и, сев в кресло, скрестил свои тощие ноги. Локти он положил на подлокотники, а пальцы рук сцепил на животе. Давая показания,
Прокурор Челли быстро, монотонным голосом задал необходимые для выполнения формальностей вопросы, а затем сказал:
— А теперь, лейтенант Кифер, перейдем к утру 18-го декабря. Где вы были, когда капитан Квиг был отстранен от командования тральщиком?
— На мостике, в штурманской рубке.
— Что вы там делали?
— Погода резко ухудшилась. В штурманской рубке собралось несколько человек офицеров и матросов. Мы хотели быть поближе к капитанскому мостику в случае чрезвычайной необходимости. Мы не хотели толпиться в ходовой рубке, чтобы не мешать.
— Расскажите, как вы узнали, что капитан отстранен от командования?
— Мистер Марик велел созвать всех офицеров в ходовой рубке. Когда мы собрались, он объявил нам, что капитан болен, и он берет командование на себя.
— Где был в это время капитан Квиг?
— В ходовой рубке.
— Он подтвердил заявление Марика?
— Нет. Он опротестовал его и делал это неоднократно. Он предупредил, что если мы будем выполнять приказания Марика, то станем участниками бунта.
— Были ли внешне заметны какие-либо признаки того, что капитан нездоров?
— Видите… — Кифер заерзал на стуле, и на мгновенье его взгляд встретился с мучительно напряженным взглядом Марика, но тот тут же сердито отвернулся.
— Должен сказать, что тогда бушевал шторм, и на палубе такого судна, как старый «четырехтрубник», мало кто выглядел хорошо. Капитан, как и все, промок до нитки, выглядел усталым и напряженным…
— Он буйствовал, был в ярости, были другие признаки помешательства?
— Нет.
— Речь была внятной или сбивчивой, когда он заявил протест против отстранения его от командования?
— Он говорил четко и внятно.
— Вид у него был хуже, чем у лейтенанта Кейта?
— Нет, сэр. Думаю, что нет. Мы все выглядели усталыми, мокрыми и еле держались на ногах.
— Как вы отнеслись к тому, что сообщил вам Марик?
— Все произошло так быстро, что никто не успел ничего толком понять. Капитан Квиг еще что-то говорил, когда мы заметили в море опрокинувшийся корабль. Это был эсминец «Джордж Блэк». По команде Марика мы маневрировали целый час, пытаясь подобрать уцелевших людей, и ни о чем больше не думали.
— Вы пытались убедить Марика снова передать командование капитану Квигу?
— Нет, не пытался.
— Вы были вторым по чину старшим офицером после Марика?
— Да, сэр.
— Вы сознавали серьезность создавшейся ситуации?
— Разумеется, сэр.
— Вы понимали, что предупреждение капитана Квига о соучастии в бунте было достаточно обоснованным?
— Понимал.
— Почему же вы не предприняли никаких действий, чтобы исправить положение?
— Меня не было в ходовой рубке, когда был отстранен капитан. Я не знал, что произошло в этот критический момент, и не знал, почему старший помощник пришел к заключению, что капитан болен. В то время мы все думали, как спасти членов команды «Блэка» и собственный корабль. На споры и разговоры не было времени. А когда шторм утих и положение прояснилось, Марик уже полностью командовал кораблем. Все выполняли его распоряжения. Противоречить в такой момент могло означать бунт. Я решил, что в тех условиях ради безопасности судна я обязан подчиняться приказам Марика. Высшее начальство потом разберется, прав он был или нет. Я так и поступил.
— Лейтенант Кифер, вы все время служили на тральщике «Кайн», пока им командовал капитан Квиг?
— Да.
— Вы не замечали у него каких-либо признаков психических отклонений?
Кифер ответил не сразу. Он облизнул языком сухие губы, бросил взгляд на Марика, который нервно грыз согнутый указательный палец и смотрел в окно на освещенные солнцем верхушки деревьев.
— Я не могу… я не могу, не будучи психиатром, правильно ответить на этот вопрос.
— Мистер Кифер, — строго промолвил Челли, — если бы вы увидели, что человек катается по палубе, а изо рта у него идет пена, если бы он бегал по судну с криками, что за ним гонится тигр, могли бы вы сказать тогда, что этот человек находится в состоянии временного помешательства?
— Да, мог бы.
— Капитан Квиг когда-нибудь вел себя таким образом?
— Нет, никогда.
— У вас когда-нибудь возникало подозрение, что он психически болен?
— Протестую, — сказал Гринвальд и встал. — Свидетель не является специалистом. Личное мнение не может быть принято в качестве свидетельского показания.
— Я снимаю вопрос, — согласился Челли с еле заметной улыбкой. Блэкли велел вычеркнуть вопрос из протокола.
Когда Гринвальд сел на свое место, Марик подвинул к нему блокнот, где поверх розовых свинок трижды крупно написал одно слово: «Почему?» Гринвальд быстро написал на чистой странице: «Втягивать в это дело Кифера не будем. Это может повредить вам. Два обозленных бузотера намного хуже, чем один героический пом. Держитесь спокойнее».
— Мистер Кифер, — начал Челли, — до 18-го декабря вам было известно о подозрениях Марика, что капитан Квиг психически болен?
— Да.
— Расскажите, как вам стало это известно.
— Когда мы пришли на Улити, это было за две недели до тайфуна, Марик показал мне журнал, что-то вроде дневника, куда он записывал некоторые поступки капитана Квига. Он предложил мне вместе с ним отправиться на «Нью-Джерси» и доложить обо всем адмиралу Хэлси.
— Какое впечатление произвел на вас этот дневник?
— Я был ошарашен, сэр.
— Вы согласились пойти с ним к адмиралу?
— Да.
— Почему?
— Видите ли, я был так потрясен. Марик был моим начальником и, кроме того, близким другом. Я не мог отказаться.
— Считали ли вы тогда, что записи Марика являются достаточным основанием для отстранения Квига от командования?
— Нет. Когда мы прибыли на «Нью-Джерси», я в очень резкой форме высказал Марику все, что думаю о его журнале, и что эти записи не могут служить оправданием наших действий. Нас обоих обвинят в сговоре с целью бунта.