Бунт на «Кайне»
Шрифт:
— Сэр, я дал Стилуэллу увольнение на семьдесят два часа.
Квиг в изумлении снова опустился на скамейку.
— Вы? А на каком основании, сэр?
— Он принес телеграмму, что у него умирает мать.
— А вы не подумали, что следует позвонить мне и спросить у меня разрешения?
— Так точно, подумал, сэр.
— Так почему же вы этого не сделали? Вы проверили телеграмму через Красный Крест?
— Нет, сэр.
— Почему?
Марик смотрел на капитана. Лицо его было угрюмым и замкнутым.
— Ладно, продолжим далее наш разговор об обстановке на корабле, мистер Марик. Где график нарядов?
— У меня в каюте, сэр.
Вилли
Но в каюте старпома Квиг дал себе волю:
— Какого черта, Стив! Что это за глупая шутка со Стилуэллом?
— Но, сэр, это был неотложный случай…
— Неотложный! Как бы не так! Я требую, чтобы вы написали в Красный Крест и выяснили, как все было на самом деле: умерла его мать или, может, вообще не болела. Это из-за него начались все мои неприятности с командованием силами обслуживания, именно из-за этого мерзавца! Помните, когда мы перерезали буксирный трос? С этого все началось…
Марик был поражен: впервые капитан сам признал, что трос был перерезан.
— …И все из-за Стилуэлла. Подумать только: рулевой не предупреждает командира о том, что корабль в такой опасности! Разумеется, я знаю, почему он помалкивал. Утром я наорал на него за то, что он нахал и делает с рулем, что ему захочется, и он, видите ли, решил быть умным и не мешать мне сесть в лужу. Как бы не так, я таких знаю. Я знаю таких мстительных смутьянов, которые затаивают злобу. Этот выскочка от меня не уйдет, я его достану! Сегодня же напишите в Красный Крест, прямо утром, слышите?!
— Есть, сэр.
— Давайте посмотрим ваш график.
Минут пятнадцать они обсуждали ход ремонтных работ. Квигу это было не очень интересно; он отмечал галочкой пункт за пунктом и задавал по каждому из них случайные, не связанные между собой вопросы. Наконец он встал и надел плащ.
— Стив, нам лучше сразу выяснить один вопрос, — сказал он как бы между прочим, затягивая пояс. — Мне не нравится уклончивость ваших ответов и глупая сентиментальность в этом случае со Стилуэллом. Я хочу услышать от вас, намерены ли вы исправиться и действовать по правилам.
Он не смотрел на Марика. Хмурое лицо старпома приняло несчастное выражение.
— Мне ясно, что вы симпатизируете Стилуэллу. Все это очень хорошо. Но позвольте напомнить вам, что вы мой старший помощник. Мне чертовски хорошо известно, что весь корабль настроен против меня. С этим я как-нибудь справлюсь. Если вы тоже будете против меня, что ж, я и тогда с этим справлюсь. Придет время, и мне надо будет писать рапорты о профессиональной пригодности. Вам лучше сразу решить, на чьей вы стороне.
— Сэр, я знаю, что был неправ, когда не позвонил вам насчет Стилуэлла, — сказал, запинаясь, помощник капитана. Он смотрел на свои вспотевшие ладони и потирал их. — Я не против вас, сэр. Я допустил грубую ошибку, капитан. Больше этого не повторится.
— Это слово мужчины, или вы просто подлизываетесь?
— Я не умею подлизываться, сэр. А что касается рапорта о моей профпригодности, то вы будете совершенно правы, если напишете неудовлетворительно в графе «благонадежность». Но со мной это будет первый и последний раз.
Квиг протянул старпому руку, Марик пожал ее.
— Я принимаю ваши объяснения и не буду больше вспоминать о том, что произошло, — сказал Квиг. — Я считаю вас чертовски хорошим офицером, Стив, самым лучшим на корабле; мне повезло, что вы в моем экипаже. Остальные достаточно усердны и умны, но среди них нет ни единого моряка, а двое новеньких — тоже не подарок…
— Вообще-то, мне кажется, у нас неплохие офицеры, сэр…
— Что ж, я высказал свое мнение. Для призывников военного времени они сойдут. Но управлять кораблем должны мы с вами. Я очень хорошо знаю, что со мной трудно ладить и что я не самый умный человек на свете. Наверно, я сделал много такого, что кажется вам странным, и может быть, и впредь буду это делать. Мне известен только один способ управления этим кораблем, Стив, и, черт возьми, я настою на своем. А вы — мой помощник, и находитесь посередине. Мне это понятно. Я сам три месяца служил старпомом у самой жуткой сволочи на флоте, и все это время я исполнял свой долг и был такой же сволочью. Вот так-то.
— Да, сэр.
— Ну, я ухожу, — сказал Квиг, дружески улыбнувшись.
— Я провожу вас, сэр.
— Спасибо, Стив. Буду рад.
В последующие дни рабочие судоверфи торопливо собирали «Кайн», но от этого ни одна из его частей не стала лучше, чем была до демонтировки. И как это часто бывает с часами, которые разобрал ребенок, вся надежда теперь была не на то, что они станут лучше работать, а на то, что они вообще снова затикают. Самое ветхое оборудование было залатано и установлены новые радары. Во всем остальном это был все тот же никудышный старый «Кайн». Никто не знал, почему время капитального ремонта сократили вдвое, и Кифер, как водится, строил свои догадки: «До кого-то, наконец, дошло, что старая калоша больше одного боя все равно не выдержит, — теоретизировал он, — поэтому ее просто решили подновить напоследок».
Тридцатого декабря «Кайн» развел пары и на закате вышел через Золотые Ворота; на его борту было на двадцать пять человек меньше, чем полагалось, — оставшиеся на берегу предпочли военный суд еще одному рейсу под командой капитана Квига. Вилли Кейт стоял на мостике и смотрел, как корабль уходил в пурпурное море и из виду исчезали холмы Сан-Франциско. Настроение у него было неважное. Он знал, что ему предстояла долгая разлука с Мэй. Впереди сотни тысяч миль походов, участие не в одном бою, и лишь потом корабль сможет лечь на обратный курс и снова войдет в эти воды. Солнце, потускнев, уже уходило в рваные края темных облаков, но его красные лучи веером развернулись по закатному небу и напоминали японский флаг. От этого на душе было тревожно.
Но за обедом в офицерской кают-компании он съел хороший бифштекс, и ночью ему не надо было стоять на вахте. Однако больше всего его радовало то, что теперь он будет спать в каюте, а не в своей тесной конуре на кокпите. От Кармоди ему досталась койка, и его новым товарищем по каюте будет теперь Пейнтер.
Вилли залез на узкую верхнюю койку и вытянулся на чистых, из сурового полотна простынях, испытывая приятное чувство роскоши и комфорта. Ничего, что койка была всего на несколько дюймов ниже настила главной палубы, и места в ней было не больше, чем в гробу. Узловатый клапан пожарной магистрали почти упирался ему чуть ли не в живот, да и вся каюта была меньше платяного шкафа дома в Манхассете. Какое это имело значение? Между этой койкой и его прежней конурой лежала пропасть. Вилли закрыл глаза и, с удовольствием слушая жужжание вентиляторов, каждой своей косточкой ощущал вибрацию главных двигателей машинного отделения. Корабль снова жил. Вилли чувствовал себя в тепле и безопасности. Он был здесь как дома. Им овладела дремота, и он мгновенно уснул.