Бунт поссумов

Бородин Владимир

– А что, и у вас там хиппи были?

– Среди советских «хиппующих», как правило, имело место полное неведение политической ситуации. Многие и не знали, что хиппи это определённый протест и что за ним стоят идеи, а лишь рядились, блюли внешний весьма приблизительный облик. Но и в этом тоже был свой вызов нормам одежды и причёски.

– Полагаю, что качество мозгов у всех здесь присутствующих более-менее одинаковое, – откликнулся вдруг профессор на замечание Грега, – Только одни более усидчивы и настойчивы, а иные предпочитают полностью

отдаваться приготовлению мясной пищи, а затем растрачивать остатки энергии на её переваривание, к тому же, залив холодным пивом. Варварство…

– Да ладно уж скромничать тебе, Арчи, – очаровательно рассмеялась Моника, – Нас не проведёшь. Одним дано больше, другие способны лишь на малые делишки.

– Каждый имеет свой запас нравственных сил. Тот, кто исчерпал их, уже по-своему достоин почтения, – вставил Фоззи.

– «Нам всем требуется всё наше время и вся наша энергия, чтобы победить идиотизм в себе самом. Остальное не имеет никакой важности» – кажется так сказал Дон Хуан Матус, тот самый кастанедовский дон Хуан, – важно произнёс Майк.

– Один известный американский астрофизик сказал, что человеческое бытиё возвысилось над уровнем жалкого фарса лишь благодаря постижению тайн Вселенной, – вставил Арчи, – Так же и биолог может заявить о своём, с тем же успехом, – махнул рукой Грег.

– Истина в познании, как утверждали гностики. Для эллина единый бог был хуже змия, ибо он запрещал познание, – заученным тоном вставил Майкл.

– Имеет смысл, наверное, лишь охрана природы, по большому счёту. Наши усилия во имя неё, – философски заметил Мило.

– Для нас имеет смысл то, к чему лежит душа, – поправила его Бэсси.

– А ты, Майк, говоришь и по-русски? – спросил Мило Клируотера, желая переменить тему.

– С каждым годом все хуже и хуже, – отмахнулся лаборант, покраснев сильнее самого Мило.

– Овец в Новой Зеландии стало раз в десять больше, чем людей. Овцы пожрут, нас – киви, как тощие коровы – толстых, – произнёс вдруг Аллан.

– Не кати бочку на овец. Их становится всё меньше. Выгоднее стали коровы, – поправила его Бэсси, томно поведя волоокими очами, – Лучше про поссумов вспомни.

– Они хавают наши национальные цветы-коуаи, эти австралийские выродки! Скоро всё сожрут, как за семьдесят миллионов перевалят, – добавил Сидней.

– И семидесяти хватает… Долбанный кистехвостый поссум чёртов! Бич, чума… – вздохнул Аллан.

– Надо бы заставить всяких бродяг и алкоголиков ловить для нас побольше поссумов, – усмехнулся Грег, – Маловато нам поставляют. Скоро понадобится ещё больше.

– Палкой пьянчуг в леса загнать что ли? – шепеляво хихикнул Майк.

– Как поёт Нина Симоне: «У него пыль вместо мозгов…» – пропел вдруг Грег.

– Ты у нас нынче неповторимо музыкален, Грег, – сложила губки бантиком Бэсси.

– Невыносимо, а не «неповторимо», – засмеялся профессор.

– Прошу всех в сад! – грянул Сидней, – Барбекю поспел! – и он, опустошив очередной

стакан пива, первым шагнул под непрекращающийся дождь.

– Сколько можно хлебать, Сидни, ты же толстеешь! – возмутилась Бэсси.

– Ежели жир в генах, от него не уйти, – философски ответил маори, – Мой пуку – моя гордость, – похлопал себя по надутому пузу.

– Пиво с мясом – это катастрофа для организма, ребята, – начал вновь Арчи.

– Ешьте почаще ханги – самую здоровую пищу в мире и ничего не будет страшно, даже бренди! – откликнулся из сада Сидней.

– А что это такое? – спросил Мило у Бэсси.

– Ханги – это запечённые в глине овощи и мясо. Традиционное маорийское блюдо, – Бэсси мило улыбнулась голландцу, но без заигрываний, свойственных Монике, – А «пуку» по-маорийски – «живот», «брюхо», «чрево», если угодно.

– А что ещё любят поесть в вашей стране?

– Все киви считают деликатесом мелкую рыбешку вайтбайт. По утрам её частенько добавляют в омлет, поливая расплавленным сливочным маслом, – продолжала улыбаться Бэсси.

– Жаль, что ты, Мило, ещё не был с нами в начале месяца. Я бы сводил тебя на Кайтайя – фестиваль маорийской кухни и искусств. Каждый чётный год, – крикнул мокрый Сидни, проходя мимо.

– Ничего, сводим Мило на Пасху на Международный фестиваль джаза и блюза, – улыбнулся Аллан, – Это покруче будет. Летом будет и кинофестиваль.

– Летом будет лето… то есть – местной зимой, – хохотнул Сидни, исчезая в саду.

– Я так сказал, чтобы Мило было понятнее, тоже мне, – буркнул Аллан.

Все высыпали в сад, похватали палочки шашлыка и расположились – кто-где, кое-как прячась от дождя, сосредоточенно жуя. В комнате остались лишь профессор и Мило.

– А ты, что же, Мило? – спросил Арчи, – Остынет…

– А я не такой уж мясоед. В Северной Европе мяса стали есть меньше… Но я не отказался бы… Да и не удобно – Сидней с Грегом старались – обидятся, – протянул Мило.

– Конечно, не смущайся, а я даже рад побыть пару минут в тишине, – улыбнулся профессор, усаживаясь на диван с тарелкой дымящейся пиццы, которую он вынул из микроволновки.

– Заметь, что все, кроме Морица и Кейси, в кепках козырьком к затылку, – расхохотался Арчи, глядя в сад, – Это какой-то «панкивизм» – так одевать кепку! И за едой нередко.

Мило подошёл к Фоззи, ютящемуся под склонённым стволом бука, слегка спасающем его от дождя.

– Завидую по-своему киви, – заговорил немец, – Не обременены они никаким грузом истории, политики. Живут себе сегодняшним днём, заботами семьи, работы, уютного домика с садом. Если в Европе жертв войн измеряли миллионами, во многих британских колониях – тысячами, то во всех этих маорийских войнах, вроде бадланий между племенами, или возмущением племён вездесущей наглостью европейцев – пресловутая «Война Ваймато» и прочие – счёт шёл максимум на сотни… Это самые «страшные» воспоминания в их истории. Поучительно…