Бунт поссумов
Шрифт:
– Да уж… – протянул Мило.
– Мои родители до сих пор травмированы психически тем, что мои дед с бабкой были в нацистских войсках и, кстати, расправлялись с евреями на территории Голландии. Надеюсь, что ты не станешь рассказывать об этом Майку.
– Интересно… – покачал головой Мило.
– Человечество, Мило, это такая же биологическая общность индивидуумов, как и любое сообщество животных, где царят, прежде всего, борьба за место под солнцем, та же – «за существование». Но внутри одного вида животных не случается столь лютая вражда, как в пределах вида Homo Sapiens, сам понимаешь. Даже и внутрисемейный каннибализм имеет у людей место. Но и готовность, по-христиански, отдать последний кусок ближнему существует разве что внутри семьи и свойственна двуногим. Но не политикам… Патриотизм
– Как? Последний русский царь? Он же – мракобес?
– Имеются и иные источники, о которых народ, как правило, не ведает. Но они и не популяризируются – под негласным запретом. Официальная история, как известно, пишется в угоду царящим доктринам. Истина лишь туманно проглядывает за ней. А в случае с такими ребятами, как Александр Великий, римские императоры, Чингиз-хан, Наполеон – стремление к власти в обозримом, для них мире: вся Евразия с приемлемым климатом до Индокитая, или вся Европа с Северной Африкой, Британской Индией – в случае с Наполеоном. Ранним советским лидерам уже пошире требовалось – подавай весь мир. Перманентная революция Троцкого… Соединённые Штаты стремятся к тому же, но только более мягкими и коварными, не столь грубыми методами: неоколонизация, глобализация. Все христианские идеалы для политиканов ничего не значат со времён циника Маккиавелли. До него, были ещё потуги на некую духовную объединённость в том же христианском мире, к чему стремился Карл Великий – Шарль Ле Мань. Куда более гуманными оказались такие объединения, как Союз Пяти Племён индейцев Великих Озёр – удивительно гармоничное общество. Ему были чужды политические интриги, коварство. Их сопротивление белым сломила лишь «огненная вода». Не зря американский историк Джон Кольер называл ирокезскую конфедерацию «величайшим политическим обществом, когда-либо порождённым человеком!» Некий иезуитский миссионер признал ирокезские нравственные ценности вполне отвечающими идеалам христианства. Миролюбие и гостеприимство ирокезов не знали меры. Это, кстати, привлекло интерес хиппи к индейцам. Хиппи, по-своему, идентифицировали себя с краснокожими. Ведь в идеале хиппи стремились стирать границы между своей личностью и окружающими единомышленниками, а это уже аналог с родо-племенным мировосприятием. Многие народы, по суровым законам кочевников, обязаны поделиться последним куском и глотком воды в пустыне с каждым встречным страждущим, даже из вражьего племени! С другой стороны, при контакте с богатыми оседлыми цивилизациями, те же монголы, не могли устоять от вандализма, страдая стремлением разрушать непонятную для них красоту, созданную трудом оседлых народов. То, что было непрактично в их понимании, подлежало разгрому. Дон Кихот – «самый хипповый хиппи»: видения зрел он всласть, раскрепостился, стало быть. Доел свою порцию? Пойдём тогда к Арчи, ему там скучно дожно быть. Всё же – его день.
Профессор был уже не один: рядом, в низком мягком кресле, восседала Моника, задрав обнажённые до предела изящные ноги как можно выше. Было очевидным, что она проглотила свой шашлык как можно скорее, чтобы не вынудить босса начать скучать. Но казалось, что Арчи мало вдохновлен этим зрелищем.
– Реалити-ти-ви получают всё более пикантные предложения, – пыталась развлечь затосковавшего начальника Моника, – Кто-то заявляет, что готов покончить с собой, лишь бы оказаться перед глазами миллионов, иной – подвергнуться пыткам. Своего рода эксгибиционизм.
– Случалось недавно, что ради славы убивали собственных родителей… – добавил задумчиво Арчи, – Решительнее Герострата.
– Или готовы обнажаться, демонстрируя изъяны тела и прочее. В Интернете море возможностей заявить о себе экстравагантным способом. Чудаки!
– Уроды, я бы сказал, – бросил вошедший Мориц, – Душевные калеки.
– Не все мои коллеги – душевные калеки, а кое-кто – простые душевные человеки, гы! – заржал Сидней, оказавшийся за спиной Фоззи.
– А ты не религиозен, случайно, Фоззи? – спросила вдруг Моника.
– Истинно религиозным я быть не могу – среда не та, да и наука моя… Но христианские ценности оцениваю по их достоинству, – ответил Мориц, – Дохристианские культуры породили некое чудовище, которое наиболее ярко проявилось в римском гражданине-обывателе, ненасытном потребителе хлеба и зрелищ, обжоре-чревоугоднике, жадном до кровавых безнравственных зрелищ, щекотания нервишек ими. Но христианство впервые принесло идеалы добра, любви к ближнему, всепрощения и ненасилия. Гораздо сильнее более старого буддизма. Движение ранних христиан потрясло и изменило полмира. Позже, правда, начались искажения. И век прагматиков – восемнадцатый, особенно явно обрисовал нового «римлянина-потребителя» в лице протестанта-технократа.
– Скучно с такими как ты, Фоззи!
– А я себя никому и не навязываю.
– Я бы не сказал, что признание того же дарвинизма непременно должно превращать современного биолога в отчаянного атеиста, – возразил профессор.
– Я и не утверждаю обратное. Но, познав современную биологию, не просто оставаться верующим, разве не так? Впрочем, уважаю не только христианство, но и прочие мировые религии.
– Как? И ислам тоже? – захохотал Сидни.
– Даже его. В незасорённом виде. Абстрагируясь, ничего плохого в Коране не вижу.
– Может тебе обрезание пора сделать, Фоззи? Гы!
– Мне ближе христианство.
– Все эти религии слишком глубоко продуманы и политизированы, – отмахнулась Моника, – Я уж не говорю о воинствующих мусульманах.
– Ты в чём-то права, Моника, – вставил Арчи, – Но даже древние и полузабытые религии… Ведь сплошной прагматизм, если разобраться. Возьмём Иран. Оказывается, что неудачный пример Ассирии, сдерживания захваченных народов силой, не вводя единую, консолидирующую религию, надоумил Персию Ахеменидов поступить иначе. Дарий первый, не будь дурак, подогнал зороастризм под себя, урезав, сделав удобным, ближе к Ницше, оболгавшего Заратуштру, и начал вводить зороастризм повсеместно. Но не довёл до ума, империя распалась куда скорее Ассирии. Спустя столетия, Парс Селевкидов удачно завершил процесс «зороастризации страны». Так что, иногда, всё же, история чему-то учит.
Мило с завистью посмотрел на профессора с Морицом и подумал, что он сам никак не тянет на звание «эрудита». Бэсси была совершенно очарована речами босса – это бросалось в глаза. «Обе влюблены в него» – пронеслось в мозгу Мило безжалостное заключение – «Куда уж мне тут…» Комната наполнилась вернувшимися из сада. Арчибальд с выражением отвращения повёл носом: они принесли мясной душок. Профессор постарался заглушить гадкий для него запах куском выдержанного духовитого сыра. Весь его вид говорил без слов: «Мало мне было пивного смрада, варвары». Никакого алкоголя он тоже не употреблял, но иной раз грешил марихуаной, о чём никто из коллег, кроме Моники, не ведал.
– Человек не совершенен, босс, что же мы можем поделать, – встретил его красноречивый взгляд Грег и развёл руками.
– Развитие и совершенствование человеческого общества один из расхожих мифов, – вставил Мориц.
– Зачем же так мрачно, Фоззи? Мы прозвали Аллана Мрачным Малым, а ведь тебе бы это подошло куда больше, – хмыкнула Моника.
– Всё очень просто доказывается: к чему привёл в прошлом веке длительный процесс, упорно называемый почему-то «человеческий прогресс»? К двум сокрушительным невиданным ранее войнам и жутким внутренним потрясениям – революциям. Что после этого говорить? Не лучше ли было сейчас сидеть без электричества и компьютера, но не иметь и запасов чудовищного оружия?
– Это уж ты сам сиди без них, – скривила губы Моника.
– Подмыться трудно без электронасоса будет – да, Моника? – грубо заржал Сидни, – Вы-то, немцы, и развязали те две войны, не так? А мы, маори, знали лишь холодное оружие, так-то тебе, Аллан, обвинитель каннибализма.
– В данном случае речь не о том, кто развязал…
– Вы забываете, леди и джентльмены, упомянуть геноциды прошлого века: сначала – армянский, потом – еврейский, – вставил устало-поучающим тоном Майк, – Избиение мирного населения нельзя сравнивать с нападением на государство с его армией. Геноцид – самое чудовищное преступление прошлого века!