Бунт поссумов
Шрифт:
– Ах, какое «Пино Нуар»! – цокнула языком ассистент профессора, припав пухлыми губами к рюмке, тщетно пытаясь произнести это название с более французским выговором, чем коренной обитатель Иль-де-Франса, – Поразительно! Не дурак был сам Цезарь, заявив, что в нём истина!
«Дура» – подумал Мило, добавив к этому ещё и грязное словцо.
– Разве Цезарь имел в виду именно «Пино Нуар»? – усмехнулся Арчи с невинным видом.
– А как же! Что же ещё мог он иметь в виду?
– Уж не новозеландского ли разлива?
– Ну, знаете ли, профессор,
– Название само – иноземное. Технология тоже. Понимаю бы гнали тут брэнди, или пивцо какое, и говорили о национальной гордости. «Олягушатились», – рассмеялся Фоззи. Его американский английский был получше, чем у Мило, так как он, после бакалавра в мюнхенском университете Людвига-Максимильяна, сделал мастера в Калифорнийском университете. По укоренившийся голландской привычке, вошедшей в кровь, Мило несколько настороженно относился к соседу через границу, «живущему в лесах», без особой приязни, памятуя прошлое.
– Всё равно мы круче, чем оззи. Сэра Эдмунда Хиллари у них нет, Эверест покорили мы! – захохотала деланным смехом Моника, – Атомщик Резерфорд из наших краёв. И Рассел Кроу родился здесь, правда, по недоумию, перехал в Австралию. Так что, никакой не оззи он! И Брюс Мак Ларен – наш супергонщик. Так-то!
– Эти оззи – те же фази, – Аллан грубо обыграл созвучие прозвища австралийцев со словом «потаскушка», неприятно хмыкнув.
– Вы, киви, впереди планеты всей, верно, Аллан? – хохотнул Грег Кейси – коллега профессора из Штатов, малоприятный малый лет под тридцать. Он, кажется, закончил Йельский универистет.
– Оззи – славные ребята. Ничего не имею против них, – ответил Аллан.
– Славные. И язык их забавен. Нечто вроде диалекта с элементами староанглийского, – вставил Арчи.
– Они любят чудить со своим языком, – улыбнулся Аллан, – Вожак стаи кенгуру, например, у них называется не иначе, как «Старый трепач».
Несмотря на налёт юмора в каждой фразе, некоторый пиетет по отношению к шефу постоянно чувствовался. Исключением был, пожалуй Сидней – парень-маори, лаборант, который брюзгливо-хамовато говорил обо всём и обо всех.
– Что за чушь вы тут порите, ребята? А чо? Наша Моника знает толк в винах. Не деревенская дурочка какая-нибудь, поди, – бросил Сидней с сальной ухмылкой. А про себя пробормотал: «Пино Нуар»… Сама ты – «Пиня», дура и сучка. Подстилка для босса».
– Что ни говори, ребята, но мы оставили оззи далеко позади по качеству вин, – вставил своё слово местный китаец Дэвид – второе лицо в Лаборатории. Он имел какое-то своё, глубоко китайское имя, но для всех прочих оставался просто Дэйв. Видно, родители Дэйва были не из бедных, поскольку, он закончил, почему-то, Университет Джонса Хопкинса за океаном.
– Отчего же? И у австралийцев есть свои хорошие вина, – возразил Фоззи.
– Ты, Фоззи, сам стал почти оззи в наших краях. Гы! – заржал Сидней молодым жеребцом, упиваясь своей остротой, – Моча у них дешёвая. Весь мир своей дешёвкой завалили.
– Положим, что не только дешёвые вина они производят, – откликнулся серьёзный и часто задумчивый Фоззи Мориц – полная противоположность Сиднею.
– Оззи – они как китайцы. Дешевизной и массовостью берут, – засмеялся Дэйв.
– Вас, китайцев, в Аотеароа уже процентов восемь. Скоро будет восемьдесят, – захохотал Сидней.
– Вас, маори, пятнадцать осталось. Пока ещё не поздно нам отпор дать. А если вы объединитесь с поссумами вас сразу слишком много станет, – попробовал отшутиться Дэйв и Сидней долго не мог унять свой громогласный смех, хлопая Дэйв по плечу:
– Ну – сказанул! Ну – насмешил!
– Со своими поссумами пусть оззи объединяются, – поддержала шутку смазливая томная Бэсси.
– Интересно, я слышал, что маорийский стал государственным языком только с 2004 года, – вставил Мило нерешительным голосом, желая хоть как-то проявить себя перед Бэсси.
– Как только догнали богатейшие страны по уровню жизни, насытились, так и подобрели киви. Гы! – Сидней продолжил заразительно-раскатистый смех.
– Ну и вы, маори, не из самых миролюбивых, положим, хоть и обычные, – вставил, молчавший до сих пор, Аллан, вспомнив значение слова «маори», – Помнишь ли ты, Сидни, что некогда на островах Чэтем жили меланезийцы-мориори. Именно так, а не маори! Так вот, народ этот отличался повышенным миролюбием и смертоубийство считал неприемлемым грехом. Но твои предки, Сидней, каннибалы, стало быть – убивцы, уж извини, были подброшены на Чэтем британскими бригами – человек, эдак, полтысячи воинов. Было дело в 1835-м. Ну, и позабавились маори на этих островах: несколько сотен из двухтысячного населения порешили на месте, остальных забрали в рабство.
– Но получается, что вина полудиких тогда Маори всё же меньше, чем организаторов сего набега – просвещённых мореплавателей. И Чэтем был легко и просто объявлен британской колонией, – язвительно вставил Фоззи Мориц, – Англичане давно верны своему принципу «воевать чужими руками».
– Мои предки были храбрые воины, которые шли с почти голыми руками на твоих, вооружённых огнестрельным оружием, милейший Аллан, – засмеялся Сидней, – А то, что некоторые из них отдавали предпочтение человечине, так в чём дело? Спроси босса и он тебе ответит, что не видит разницы между людоедами и тобой за куском говядины на тарелке.
– Ты прав, Сидни, – охотно подтвердил убеждённый вегетарианец Арчи.
– Так можно дойти до того, что и растения грех поедать – тоже живые.
– Заметь, Аллан, что у растений мы съедаем либо их незначительные части, либо плоды, либо скоро всё равно обречённые вегетативные тела. Мы их не убиваем.
– Ты видел когда-нибудь хаку – наш боевой танец, Аллан? – спросил Сидней.
– Естественно. Что же я – не киви, что ли? Но это очень даже воинственное представление, Сидни. Иначе к чему высовывать свои языки аж до пупа, таращиться и орать при этом? Или я не прав?