Бунт в "Зеленой Речке"
Шрифт:
— Остановись на секунду, — сказал Клейн.
Коули выпрямился и ручищей стер с лица пот. Пульс под пальцами Клейна сразу исчез и больше не появлялся. Доктор приподнял Гарви веко правого глаза: зрачок расширился и не реагировал на свет. То же было и с левым. Коули снова поставил руки на грудь парня и возобновил свои мерные толчки.
— Ты видел, как у него это началось? — спросил Клейн.
Коули покачал головой; капли пота срывались с его носа на грудь Гарви.
— Я менял постельное белье в другом конце палаты. А когда возвратился, нашел его в таком состоянии.
— Он умер, Лягуша, — сказал Клейн. — Мы больше ничего не можем сделать.
Он положил свою руку поверх руки негра. Тот перестал
— А ты где был?
Клейн сжал зубы:
— Я был в кабинете, и ты это знаешь.
Коули молча посмотрел на него.
— Грег был безнадежен. Мы сделали все, что могли, — повторил Клейн.
— Мы? — переспросил Коули сдавленным от сдерживаемой горечи голосом. — Ты бежишь отсюда, сукин сын. И не хрен говорить здесь „мы“! Тебе нет до всего этого дела!
— Лягуша, — негромко произнес Клейн.
Коули проводил на кладбище Поттерс Филд уже сотни покойников, завернутых в пластмассовые мешки. Клейн понимал, что причина переживаний негра отнюдь не в смерти Гарви. Понимал это и сам Коули. Глубоко вздохнув, он выпустил воздух через раздувшиеся ноздри.
— Извини, кореш, — сказал он.
— Ладно, пустяки, — ответил Клейн.
Коули натянул край простыни на лицо покойника и, выпрямившись, посмотрел вдоль прохода на Джимпа Коттона так, что волоски на шее Клейна встали дыбом. Коттон съежился на своем матрасе. Клейн заметил здоровенный синяк, расплывшийся по всей левой стороне его лица.
— Я ничего не делал!
Голос Коттона срывался от страха. Коули медленно двинулся к нему. Клейн быстро обошел койку и встал на его пути.
— Лягуша! — сказал он.
Взгляд Коули еще добрых десять секунд был прикован к Коттону. Тот корчился, тиская в руках простыню.
— Я ничего не делал! Скажи им, Уилсон!
Коули посмотрел на Клейна и сказал достаточно громко, чтобы его слышал Коттон:
— Я давеча собирался отослать Джимпа обратно в камеру. — Негр снова перевел многообещающий взгляд на прячущуюся под простыней фигуру. — Но теперь решил, что ему стоит еще ненадолго задержаться.
Коули протолкнулся мимо Клейна к выходу. Глядя вслед, Рей обратил внимание на Робена Уилсона. Боксер, один из очень немногих в тюрьме, обладал нормальной психикой. В эту минуту Клейн не мог бы с полной уверенностью сказать того же о себе, так что ему не помешает перекинуться с Уилсоном словом-другим. Доктор подошел к боксеру.
— Со стороны казалось, что Гарви просто спит, док: я ничем не мог помочь.
— Да, его дни были сочтены, — ответил Клейн. — Так что не терзайся. Как твое пузо?
Уилсон неловко пожал плечами:
— Вроде все нормально.
— Дай-ка взглянуть.
Клейн присел на краешек койки. Две недели назад Уилсон чуть не погиб в карцере. Кто-то при невыясненных обстоятельствах нанес ему слева сзади, в область девятого и десятого ребер, сильный удар, разорвавший боксеру селезенку. Открылось внутреннее кровотечение, и в брюшную полость ушло примерно два литра крови; все это время Уилсон лежал на полу камеры и звал на помощь. В ту ночь дежурил капитан Клетус, который, несмотря на свою заслуженную репутацию профессиональной скотины, все же мог отличить умирающего от симулянта и вызвал к Уилсону Клейна. Клейн, не обнаружив у раненого абсолютно никакого кровяного давления и насчитав пульс свыше шестидесяти ударов в минуту, загнал в подключичную вену Уилсона иглу капельницы и перекачал в него два полных мешочка физраствора, чтобы тот дотянул до приезда „скорой помощи“. Через три дня, получив двенадцать единиц новой крови и вследствие экстренной операции лишившись селезенки, Уилсон был переведен из городской больницы обратно в „Зеленую Речку“.
Сейчас боксер лежал перед Клейном, задрав до подбородка
— Выглядит неплохо.
— Ничего себе неплохо! — сказал Уилсон. — Это самый большой шрам из всех, что я видел, а уж можете мне поверить, я их повидал достаточно.
— Хирургам надо было развернуться, да и времени у них не было думать о том, как этот вид подействует на дамочек, которые будут тебе сосать.
— Вот уж это меня беспокоит меньше всего, — ответил Уилсон. — И не будет беспокоить еще долго.
— Да уж, — согласился Клейн, чувствуя, что его сердце сжалось: Уилсон отбывал срок от девяносто девяти лет до пожизненного за убийство, которое даже Клетус не склонен ему приписывать.
В свое время Уилсон был первым претендентом на звание чемпиона мира в среднем весе и умудрился поцапаться с какой-то спортивной шишкой, связанной с мафией. Вскоре после этого он проснулся в номере мотеля в Далласе и обнаружил себя в обществе шести вооруженных до зубов полицейских, озабоченных судьбой еще одного негра, достукавшегося до электрического стула. А в смежной комнате того же номера лежала задушенная потаскуха с трусами от „Версачи“ с вышитой на них монограммой Уилсона во рту. В крови боксера не обнаружилось никаких следов алкоголя или наркотиков, и было доказано, что с мертвой женщиной он никогда ранее не встречался. Против него свидетельствовали только трусы с парой приставших к ним волос с его лобка. Невероятно, чтобы отличавшийся хладнокровием и рассудительностью Уилсон придушил незнакомую женщину, а потом завалился вздремнуть в соседней комнате. Но дело происходило в Техасе, Уилсон был чернокожим, носившим к тому же дорогое импортное белье, а погибшая женщина была белой. Многие голливудские артисты и поп-звезды организовали целую кампанию по освобождению Уилсона, и тот стал CAUSE CELEBRE [5] , но как только интерес публики к этому делу поугас, знаменитости тоже быстро утратили интерес к судьбе бывшего боксера. Когда наконец два года спустя состоялся суд, никто, особенно в Голливуде, уже не вспомнил, кто такой Уилсон, и судья отверг его апелляцию. Теперь Уилсон мог подать ходатайство о помиловании не раньше, чем через двадцать четыре года.
5
Cause celebre (лат.) — громкий, скандальный процесс.
Уилсон достал из-под подушки пачку „Кэмел“ с фильтром и, выбив сигарету, предложил ее Клейну. Тот вздохнул и отрицательно покачал головой. Уилсон засунул сигарету в рот.
— Я слыхал, что там говорил Коули. Вы, значит, освобождаетесь?
Клейн кивнул. Уилсон улыбнулся и протянул ему руку.
— Отлично, старина. А на Коули не серчайте — он просто очень привязан к вам.
— Ты не мог оказать мне небольшую услугу? — спросил Клейн.
— Спрашивайте.
— Перед выходом я хотел бы попрощаться с Клодом Туссеном.
Уилсон кивнул:
— Конечно, за чем дело стало.
— Не думаю, что Стоукли Джонсон разрешит нам повидаться без твоего разрешения.
— Дайте мне листок бумаги, — попросил Уилсон.
Клейн вытащил из кармана рубашки влажный блокнот и шариковую ручку и передал Уилсону. Тот что-то быстро черкнул в блокноте, вырвал листок и, сложив, протянул доктору.
— Признателен, — произнес Клейн.
— Вам нравится Клод, — заключил Уилсон.
— Когда я только сел, — пояснил Клейн, — Клод поддержал меня, представил Эгри, даже приглашал в их камеру на утренний кофе и коктейли.