Бунт в "Зеленой Речке"

Уиллокс Тим

— Клейн, — ответил Шокнер. — Какой там счет, кореш?

— В последнем периоде вас раскатают под орех.

Шокнер кивнул.

— Знаю. А что тут можно поделать?

— Уступить, — сказал Клейн. — Уилсон вас пропустит, только вертухаи идут первыми.

— А мы можем ему доверять?

— Вы доверились Эгри, — продолжил доктор. — Значит, хуже уже не будет.

Шокнер долго разглядывал его через решетку; Клейн чувствовал происходящую в душе парня борьбу.

— Семпер фи, — выдал наконец Тони.

Клейн вспомнил своего отца,

и внезапно урезанный Эгри девиз морских пехотинцев привел его в ярость.

— Семпер фи, говоришь? — рявкнул он. — Эгри вас всех надул! Ему начхать на тебя, Клода или кого бы то ни было!

— Нев крутой мужик. И даже если сейчас поступил неверно, все равно он свой парень. Он горой за любого из нас.

— Эгри умирает, — сказал Клейн.

Шокнер ошеломленно замолчал.

— Соображаешь? — спросил доктор. — Ему все равно скоро в могилу! Поэтому ему наплевать на все.

— От чего он умирает? — спросил Шокнер.

— А какое это имеет значение?

— Рак?

Глядя в лицо Тони, Клейн уловил, как важно для парня сохранить хоть какое-то чувство уважения и преданности Эгри. Если стальная воля Нева вынудила Клода стать его женой, то она же сделала Шокнера его сыном. Вообще-то Клейну было глубоко плевать на душевное состояние Тони, но он очень хотел домой и поэтому кивнул.

— Ага, рак. Эгри слишком много курил. Но пойми, девиз „SEMPER FI“ справедлив в обоих случаях: Нев в долгу перед тобой. — Клейн кивнул на измученные физиономии, маячившие за спиной Шокнера. — А ты в долгу перед ними.

Шокнер вновь обрел душевное равновесие: он отступил от решетки и что-то скомандовал своим людям.

Клейн поднял руки и, упершись предплечиями поперек прутьев решетки, положил на них голову, прислушиваясь к ударам сердца, болезненными точками отзывавшегося во всех ранах и ссадинах. Вот и все, подумал он. Можно идти, и никто его не остановит, в том числе и эта чертова совесть… Внезапная усталость навалилась на него тяжелой пеленой. Он слышал, как от решетки оттаскивали мокрые матрасы. Ему очень хотелось завалиться на один из них, неважно, мокрый он или сухой, и поспать. Главные ворота находились так далеко, а ноги словно ватные… Немного сна — и он встанет как огурчик…

Решетка начала открываться, и Клейн резко проснулся. Некоторое время ноги не слушались его. Он повернулся, прислонившись к решетке спиной, и засмотрелся на цепочку людей в рваной окровавленной форме цвета хаки, потянувшуюся из блока „D“; Грайрсон, Барроуз, Сандоваль, Уилбур и другие нерешительно оборачивались в его сторону, еще не веря в свое освобождение. Затем по одному и по двое робко потащились люди из команды Эгри. Проходя по длинному коридору разгневанных черных лиц, они оглядывались по сторонам еще более испуганно, чем заложники; костяшки рук, сжимающих оружие, побелели от напряжения. Клейн крепко потер руками глаза, все еще горящие от газа, дыма, бактерий и Бог знает какого дерьма. Он смог, он сделал это! Он воин „шотокан“! Ничего, он вернется к главным воротам

до того, как совсем отрубится… Если он дойдет, то Девлин будет рядом, поддержит его. Ага. Ей, конечно, тоже сегодня досталось, но он прошел больше, и по более опасным местам, так что это будет справедливо… Надо только оторваться от решетки и начать переставлять ножки…

Выстрел.

Даже от этого звука Клейн не дернулся, но вполне очнулся, чтобы почувствовать, как внутри все поджалось от страха.

— Клейн! — послышался пьяный воинственный голос Эгри. — А ну-ка покажись, паскуда!

Люди прыснули во все стороны. Клейн бежать уже не мог, да это и не помогло бы… Он медленно повернулся в сторону и посмотрел за решетку. В проходе лежало тело Шокнера с отверстием от пули в спине. Клейн встал в дверях, взявшись руками за прутья. Он хотел достойно встретить пулю Эгри.

— Какие дела, Нев? Что, пидоров уже перестрелял и взялся за остальных?

Эгри стоял в проходе лицом к Клейну метрах в десяти от него. В руке он держал небрежно направленный на Клейна короткоствольный автоматический пистолет зловещего вида, марки которого доктор определить не мог. Как всегда в подобных ситуациях, в его голове мелькнула идиотская мысль о том, что на свободе надо будет пополнить свои знания в области ручного оружия. Ага. Он станет фанатом огнестрельного оружия.

— А где твоя пушчонка, док? — поинтересовался Эгри.

— Вернул Грауэрхольцу, — ответил Клейн.

— Ну? И как там старина Гектор?

— Это был не лучший его день. А как ты?

— Я? — Эгри захохотал; его смех отозвался эхом от стеклянной крыши. — Знаешь чего, док? Я классно повеселился!

— „Очарование, невероятное, как неба глубина“, — процитировал Клейн.

Эгри немного протрезвел.

— Ага. Что-то в этом духе.

Сжимавшая пистолет рука упала. Второй рукой он махнул Клейну:

— Пошли, док. Я ставлю тебе выпивку.

Прежде чем Клейн сообразил, что выбирать все равно не приходится, ноги сами понесли его по проходу разгромленного блока. Усугубить разрушения могла бы разве что хорошая бомбежка. Эгри дружески обнял доктора за плечи. Клейн приложил все усилия, чтобы не упасть. Они направились к камере Эгри.

— Слышь, кореш, судя по твоему виду, выпивка тебе не помешает! — сказал Эгри, дыша „бурбоном“.

— Спасибо, Нев, — ответил Клейн. — С твоей стороны было очень мило предоставить мне возможность так вымотаться.

Эгри гулко захохотал.

— Тебе бы на сцене выступать, Клейн. Слушай, это же жидовская фамилия?

— Типа того.

— Не пойми меня превратно. Я жидов уважаю. Все лучшие комики были евреями. И большинство хороших врачей тоже.

И Клейн, воин „шотокан“, герой-любовник и победитель Великой лазаретной осады, внезапно впал в глубокую депрессию. Эгри свел его личность к набору отвратительных штампов.

Из камеры Эгри выглянул Клод Туссен в красном женском белье, пояске с подвязками и чулках.