Буратино
Шрифт:
Проснулись все. Пока я разминку делал - под возом тючок лежит. Оказался вдруг. Вытащил посмотреть - внутри ткань. Какая-то. Я эту камку в глаза не видел. Хозяин от крыльца внимательно смотрит. Кивнул ему головой.
И снова - понеслось. Утренний туалет. Хорошо, что здесь коням зубы не чистят. И людям - тоже. Бегом-бегом. Следующая остановка - город с волнительным для Ивашки названием: Пропойск. К исконно-посконному нашему занятию - никакого отношения. Городок этот стоит на впадении в Сож капризной речушки. В месте впадения образуется водоворот. На местном диалекте - "пропой". Все про одно думают, а на самом-то деле... После войны город переименовали. Лично товарищ Сталин. Нужно было
А еще отсюда вышел. Точнее, выйдет Лжедимитрий Второй. Это про него и его окружение один из бывших тогда в его лагере под Москвой поляков писал домой в Варшаву: "Русские режут друг друга с таким зверством и таким воодушевлением, что я с ужасом думаю о том, что случится с нами, когда они заметят наше присутствие". Ага. Польское нашествие глазами очевидца-поляка. Так что польский гарнизон из Московского Кремля уходил. Было дело. Когда заметили его присутствие. Когда нашлись Минин с Пожарским. Хоть кто-то, кто мог гарантировать полякам хоть какую-то безопасность вне крепостных стен.
Очень хорошо - добрались без приключений. А то я, грешным делом, подумал, что нас ведь, вместе с опознавателем, могут и по дороге...
А на постоялом дворе новая проблема. Не с Ивашкой, так Марьяшкой. Оживает красавица. Нет, этот народ можно любить, можно - нет. Но боятся надо обязательно. Как я теперь европейцев понимаю. Такую нацию можно в землю втоптать, в дерьмо по ноздри вбить. А они и там размножатся, вылезут и все своё... дерьмо по округе разбросают. В качестве органического удобрения. Или - как вам будет угодно. Пока у русских баб такая терпелка сочетается с такой выживалкой... "трепещите гады".
Только улеглись, она ко мне: "Ты меня не любишь, я тебе противна, ты теперь мною брезгуешь...". Черт возьми, детка, после того как я из тебя занозы выковыривал... И мне же - туда же? Ладно, спи. Опять слезы. Выла бы в голос - надавал бы оплеух и дело с концом. А то скулит "а слезы льются и капают". Ну стал утешать, поглаживать, успокаивать. Ей же сейчас все это не нужно. Тут чистая психология - чтоб был защитник рядом. Один страх, не желание или, уж тем более, любовь. Страх слабого и битого остаться одному. Без внимания единственного, кто к ней хоть как-то по-человечески. У меня что-то подобное было по отношению к Хотенею. Но у меня - от рассудка. А у нее - чисто инстинкты и эмоции.
Объясняю, что ей пока нельзя - больно будет, инфекция... "Ванечка, миленький, а давай как тогда. Когда половцы мимо ехали". Как вспомнил... всадников в ночи... Приняла за согласие. Развернулась под телегой, опоясочку на мне распустила, докопалась и начала. Потихонечку. Только через плечо оглядывается - все ли правильно делает. Давай-давай, детка, все правильно. Только не кусайся. И не части. А я пока попочку твою многострадальную поглажу. Да подумаю чего дальше делать.
А дальше получается Кричев. Потом еще немного и Смоленск.
На Руси три самых больших города: Киев, Смоленск, Новгород. Именно в таком порядке. Всего-то городов сотни две с половиной. Варяги так Русь и называли: Гардарик - страна городов. Но типовой город на Руси: 100 - 150 дворов. 700 - 1000 душ. Конечно, есть еще посады, есть пригородные селища. Когда враг подходит и все вокруг выжигает - население утраивается. Но так-то народу немного.
В столице, в Киеве - тысяч пятьдесят. В северной столице, в Новгороде - половина. Между ними Смоленск. И по географии, и по жителям - тысяч сорок.
В Киеве князей травят, забивают до смерти. В Новгороде - вышибают, порог указывают. А в Смоленске - Ростик, Ростислав Мстиславич. Вокруг шум, гром, война, пожары, набеги, мятежи. А в Смоленске - Ростик. И тишина с покоем.
Два родных брата - Изя Волынский и Ростик Смоленский.
Изя бегает, бьёт, его бьют - он подымается, его ловят - он уворачивается, меж пальцев протекает, его травят - он чудом уходит, его изменой взять пытаются - конь добрый выносит. Письма пишет - литературная классика, битвы ведёт - одна другой славней. Церковный раскол устроил, анафему получил. На самый верх взлетел - стал великим князем. И всегда, во всякую тяжёлую минуту рядом с ним Ростик. Помог, вытащил брата - и назад в Смоленск. Ни блеска, ни чуда чудесного. До войн не любитель. Но как Изю бьют - Ростик с дружиной вот уже. Нет у него желания блистать. Есть желание - "устроить землю". Не Русь вообще - на то брат старший есть. А вот свою конкретную землю - Смоленскую.
Ростик в мать пошёл - Христина Шведская, дочь шведского короля. Характер спокойный, нордический. Не блескучий как Изя - методичный, занудный, благочестивый. Долбит и долбит. И выдалбливается не худо.
В Киеве и в Новгороде местные - "земщина" с пришлыми - "княжьими" режутся вдрызг. Вырезают себе права и вольности. А в Смоленске Ростик сам земщину собирает, сам им права даёт. В Киеве князья в детинце, во Владимировом городе, как в осаде. В Новгороде князей из города вышибали долго и кроваво. Вышибли, наконец в Городец. А в Смоленске Ростик сам попросился. И без крови и пыли ушёл в построенное себе Князево Городище. Зато и место выбрал, каких на всей Руси два-три всего. Смедынь. Речка, на которой люди Святополка Окаянного убили брата его Глеба. Два святых, два княжича, два мученика, два целителя и покровителя Святой Руси, всего рода рюриковичей, воинских побед дарители - Борис и Глеб. Столпы на которых Русь держится. И на святом месте - Ростика подворье.
Рядом, на месте убийства, Ростик ставит монастырь. Смядынский монастырь. Потом в нем Афанасий Никитин своё "Хождение за три моря" напишет. И похоронен там же будет. А пока Ростик подымает обитель. Не Киевская лавра. Нет еще мощей князей-братьев - в Вышгороде они. Но монастырь славен... пожалуй как Смоленск, как сам Ростик среди князей - на всю Русь - второй.
Ростик хоть и не блескучий, как его старший брат, но очень не дурак. Уговорил митрополита Никиту установить в Смоленске новую епархию. И с первым епископом Мануилом - никаких особых проблем. Когда Изя заварил кашу с церковным расколом, Ростик сам сильно поддержал. А вот епископ смоленский - ни в какую. Голоснул неправильно. Счёт тогда был шесть : три в пользу автокефальной Русской Православной. Три здоровенных епархии: Новгородская, Ростовская и Смоленская из под митрополита Киевского ушли. Какие крики были. Измена, Мануил сам в митрополиты метит... А Ростик смолчал. Потом поговорил с епископом. Нет так нет. И, при формальном расколе, не стал наезжать на епископа, а повернул так, что тот и в расколе не замазан, и дела делает в пользу Киева.
А сам митрополит? Климента Смолятича Ростик из глубокого заруба вытащил. Крепко инок в свои подвиги ушёл, не хотел и видеть мир этот грешный. Такая схима глухая, что ни страхи, ни прелести мирские уже никакого смысла не имеют. Изя сколько не бился - без толку. Пришёл Ростик и спокойно поговорил. Оба знали: митрополичья шапка нынче на Руси- венец терновый. Киев - Голгофа. Втравить одного из наиболее образованных и благочестивых монахов Руси в эти княжеские разборки... Но Ростик нашёл слова. Не прельстил, не запугал - поднял Клима на подвиг. И стал Климент вторым митрополитом Русским из славян, первым иерархом русского раскола, первым главой первой Русской православной церкви.