Буревестник

Иггульден Конн

Началось все с мелких стычек между слугами Томаса и барона, когда они встречались в городе. А месяц назад дело приняло серьезный оборот. Один из людей Томаса лишился в драке глаза, и в ту же ночь его друзья в отместку сожгли принадлежавший барону амбар и убили в поле нескольких его валлийских овец. За это Томас приказал исполосовать их спины кнутом, но с этого момента ссора переросла в необъявленную войну. Он запретил своим людям ездить в одиночку и предостерег их от необдуманных действий. Теперь же он совершил именно то, от чего предостерегал их. Томас выругался, назвав себя идиотом.

Вернулся Рован, ведя двух лошадей и ласково поглаживая их по шее.

– Хорошие,

сильные лошади, – сказал он. – Может быть, оставим одну себе?

– Даже не думай. Не хватало еще, чтобы их нашли у нас. Это очень рискованно. Я останусь здесь, а ты иди за ребятами. Если не помешает дождь, мы сможем закончить до темноты. – Вдруг он с недоумением взглянул на сына. – Кстати, а зачем ты вообще шел сюда? Ты же знал, что я не вернусь домой до сумерек.

– А! Сегодня вечером в городе будет собрание. Что-то насчет французов. Мама послала меня сообщить тебе об этом, чтобы ты обязательно присутствовал на собрании. Она сказала, это очень важно.

– Господи! – в отчаянии воскликнул Томас. – Как я могу вернуться и одновременно спрятать трупы? Честное слово…

– Можно стреножить лошадей или связать вместе поводья. Я приведу Джемисона, Уилбура и Кристиана, и мы зароем тела, а ты тем временем пойдешь на собрание.

Томас бросил взгляд на сына. За последний год тот стал настоящим мужчиной. Он улыбнулся, несмотря на раздражение, и проникся гордостью, способной разогнать сгустившиеся над головой черные тучи.

– Ладно, так и сделаем. Если увидишь еще кого-нибудь верхом, беги, как будто за тобой гонится дьявол, хорошо? Я не хочу, чтобы люди барона, которые наверняка отправятся на поиски своих пропавших товарищей, поймали тебя. Понятно?

Рован кивнул. Он все еще был бледен, находясь под впечатлением от увиденного, но старался не показать отцу свою слабость. Не мешкая, Томас обернул кожей лук и пошел размашистым шагом по дороге в сторону города.

Дождь постепенно усиливался. Тяжелые капли глухо барабанили по земле. Некоторое время Рован неподвижно стоял на открытом склоне холма, сознавая, что остался наедине с шестью мертвыми телами. Потом, словно очнувшись, он принялся сгонять лошадей в маленький табун, стараясь не смотреть на видневшиеся среди листьев папоротника восковые лица.

Воздух в зале был густо пропитан запахом влажной шерсти. В обычное время он служил помещением для совершения торговых сделок. Во время сезона стрижки землевладельцы приносили сюда мешки с маслянистой овечьей шерстью, а эксперты из Парижа и Лондона тщательно осматривали ее и устанавливали цены. Овцы были божьим даром для фермеров, их шерсть ценилась столь же высоко, как и мясо, а еще был сыр из овечьего молока, хотя он пользовался популярностью лишь в некоторых районах юга Франции. Последние заказы были выполнены только месяц назад, в начале лета. Собравшиеся здесь люди чувствовали себя уверенно и не скрывали своего гнева и тревоги – вероятно, потому, что у них в карманах имелось золото. Они сидели на деревянных скамьях, расставленных в погруженном в сумерки помещении, где еще недавно продавалась шерсть. Дискуссия уже приобрела весьма оживленный характер, когда в зал через черный ход вошел Томас в чистой рубашке на зудевшем от пота теле.

Он знал всех присутствующих, кого-то лучше, кого-то хуже. Речь держал человек, называвший себя бароном Стрэйнджем. Томас сел с края на скамью в одном из передних рядов, кивнув соседу, и тут же встретился взглядом с бароном. Некоторое время он просто сидел, слушал и оценивал обстановку в зале. Было душно и жарко, и он опять начал потеть. Людей здесь собралось столько, сколько обычно собиралось в базарный день, и он чувствовал себя неуютно, поскольку терпеть не мог тесноту и давку. Одна из самых больших радостей его жизни заключалась в том, что он имел возможность свободно ходить в одиночестве среди холмов по своей земле.

– Если кто-то располагает более точными сведениями, пусть выйдет и поделится ими, – сказал барон.

Томас поднял глаза, почувствовав, что оратор наконец отвел от него взгляд, и оглядел публику. Барон Стрэйндж опять намазал свои черные волосы маслом, и они блестели, слегка завиваясь на шее, создавая причудливый контраст с загорелым, обветренным лицом. По его внешности невозможно было определить однозначно, принадлежит он к аристократии или нет. Томас видел, как на его шее и плечах вздымался бугор мышц каждый раз, когда он начинал жестикулировать, что свидетельствовало о десятилетиях упражнений с тяжелым мечом. Барон Стрэйндж был силен и довольно высокомерен. Но тем не менее он представлялся Томасу треснувшим колоколом, издающим фальшивые звуки. Он дал себе слово, если они переживут эту передрягу, не пожалеть денег на изучение архивов в Лондоне. Он слышал, что там учредили геральдическую палату, куда стекались документы аристократических родов со всей страны. Это обойдется ему дорого, но Томас очень хотел выяснить, действительно ли Стрэйндж имеет право носить свой титул, или только блефует, тыча им в глаза более достойным людям. Этот титул придавал Стрэйнджу авторитет и обеспечивал влияние среди англичан, живших во Франции. Именно благодаря ему барон сейчас выступал перед собранием, и именно благодаря ему собрание слушало его.

– Обычно, – продолжал Стрэйндж, – я нанимаю людей, которые сообщают мне сведения за небольшие деньги. Теперь же мои люди в Анжу молчат. Последнее, что я слышал, – французский король собственной персоной разъезжает по долине Луары. Все мы видели бесконечный поток выселенных семей, идущих через Мэн! Во всех окрестных городах появились английские чиновники в черных плащах, которые говорят нам, чтобы мы собирали вещи и уезжали. Я говорю вам: наши лорды продали нас.

По залу пробежала волна тревожного гула, и барон поднял руку, призывая к спокойствию.

– Я не думаю, что король Генрих осведомлен об этом. При дворе есть высокопоставленные люди, которые могли заключить сделку и совершить предательство без ведома короля.

Гул в зале усилился, и барон возвысил голос:

– Разве это можно назвать иначе, чем предательством, если английские землевладельцы лишаются своей собственности? Я приобрел права на свои владения на законных основаниях, джентльмены. Я каждый год плачу десятину чиновникам короля. Половина из вас, присутствующих здесь, были солдатами, и ваша собственность досталась вам в награду за службу. Это наша земля, джентльмены! Неужели вы отдадите свою политую потом и кровью землю какому-нибудь паршивому французскому солдату?

В ответ раздался негодующий рев. Томас внимательно огляделся. Стрэйндж прекрасно знал, на каких струнах души следует играть, но истина была несколько сложнее. В действительности вся земля в королевстве – от самого крохотного селения в Англии или Уэльсе до половины Франции – принадлежала королю Генриху. Его графы и бароны управляли огромными территориями и собирали с них налоги, взамен предоставляя в распоряжение короля солдат. Таким образом – пусть эта истина стояла у присутствующих в зале костью в горле, – они были всего лишь вассалами короля.