Буревестник

Иггульден Конн

– Там кто-то еще? – спросил Дерри.

– Мой сын Рован. – Томас улыбнулся, увидев раздражение на лице Дерри. – Это моя земля, Дерри, – и его. Ты не сможешь здесь подкрасться ко мне незаметно.

– В таком случае ты, должно быть, мало спишь, – пробормотал Дерри.

В этот момент из пелены дождя появился высокий юноша в таком же, как у Дерри, плаще. Рован кивнул обоим и забрал у отца лук и колчан. Оружие было значительно лучше защищено от непогоды, нежели его владельцы.

– Тщательно смажь их маслом и проверь,

чтобы все стрелы были прямыми, – сказал Томас сыну, после чего тот повернулся и ушел.

– Хорошо выглядишь, – сказал Дерри совершенно искренне. – Жизнь фермера позволила тебе нарастить на костях немного мяса.

– Да, на здоровье не жалуюсь. Пойдем в дом. У меня есть к тебе предложение.

Маленький очаг хорошо обогревал кухню фермерского дома. Дерри снял свой вощеный плащ, прежде чем с него успела натечь лужа на каменный пол, и почтительно кивнул сурового вида женщине, сидевшей за столом. Не ответив ему, она взяла тряпку и с ее помощью сняла черный железный чайник, висевший над огнем.

– Это моя жена Джоан, – сказал Томас. – Милая маленькая девочка, которая однажды рискнула и вышла замуж за лучника.

Гость улыбнулся ей, но выражение ее лица оставалось настороженным.

– Джоан, это Дерри Брюер. Мы когда-то были друзьями.

– Мы и сейчас друзья, иначе я бы не отважился прийти сюда. Ты прислал письмо Джону Фишеру в Кале, и вот я здесь, несмотря на проливной дождь.

– Почему мы должны доверять человеку, который притаился и наблюдает за нами в течение нескольких часов? – сказала Джоан.

Несмотря на прожитые во Франции многие годы, у нее сохранился характерный акцент, как будто она только вчера приехала из лондонских трущоб.

– Все в порядке, Джоан. Он просто осторожный человек, – ответил Томас, в то время как Дерри съежился под ее строгим взглядом. – Он всегда был таким.

Она громко фыркнула, издав глубокий горловой звук, и принялась разливать горячую воду в чашки с небольшим количеством бренди. Дерри обратил внимание на то, что его доля бренди составляла только половину доли ее мужа, но счел за лучшее промолчать.

– Ты можешь ложиться спать, Джоан, если хочешь, – сказал Томас. – На улице никого нет, если бы кто-то был, я увидел бы.

Джоан хмуро смотрела на мужа.

– Я не хочу чувствовать себя пленницей в собственном доме, Томас Вудчерч. Завтра я увезу отсюда девочек, и надеюсь, что к нашему возвращению все это кончится. Я не желаю больше вздрагивать и оборачиваться при каждом звуке. И присмотри за Рованом. Он все еще мальчик, несмотря на его размеры.

– Я позабочусь о нем, любовь моя, можешь не беспокоиться.

Томас поцеловал ее в подставленную щеку. Уходя, она обдала гостя холодным взглядом.

Когда за ней закрылась дверь, Дерри потянулся за бутылкой с бренди и добавил в свою чашку еще немного ее содержимого, чтобы согреться.

– Твоя жена просто мегера, Том, – сказал он, усаживаясь на добротно сделанный стул, который даже не скрипнул под его весом.

В любовно ухоженной кухне царил домашний уют. На мгновение Дерри стало грустно, что у него нигде и никогда не было ничего подобного.

– Я буду благодарен тебе, если ты оставишь свое мнение о моей жене при себе, Дерри. У нас есть другие темы для разговора, и тебе нужно уйти отсюда до рассвета.

– Ты выпроваживаешь меня? Я провел в дороге целую неделю, добираясь сюда, и рассчитывал на ужин и постель.

– Ладно, – нехотя согласился Томас. – Вот в этом большом горшке тушеная конина. А останешься ли ты в моем доме, вероятно, зависит о того, что я от тебя услышу.

Дерри со вздохом отпил глоток горячего напитка и почувствовал, как по его жилам растекается тепло.

– В общем, справедливо. Так что же это за важное дело, о котором ты упоминал в письме нашему старому другу? Ты знаешь, Фишер едва не разминулся со мной. Я уже собирался возвращаться в Англию, когда он разыскал меня. К счастью, ему известны мои излюбленные пабы, иначе я сейчас не сидел бы здесь.

Томас внимательно посмотрел на старого друга. Четырнадцать лет и множество забот наложили неизгладимую печать на того молодого парня, которым тот был, когда они встретились впервые. И все же Дерри все еще выглядел здоровым и сильным, даже несмотря на слипшиеся мокрые волосы с запутавшимися в них золотисто-красными листьями.

– Мне нужно знать, что произойдет, если люди в Мэне возьмутся за оружие, Дерри. Мне нужно знать, пошлет ли король Генрих нам на помощь солдат, или мы должны рассчитывать только на себя.

Дерри поперхнулся и кашлял до тех пор, пока его лицо не сделалось пунцовым.

– В Анжу стоит французская армия, Том. Когда следующей весной они двинутся сюда, может быть, твоя жена будет отмахиваться от них метлой?

Заглянув в серые глаза старого друга, он тяжело вздохнул.

– Послушай, мне очень жаль, что не было другого выхода, но Мэн и Анжу – цена перемирия. Ты понимаешь? Сделка уже состоялась. Твоему сыну не придется воевать, пока у него не вырастет основательная борода, как пришлось нам с тобой. Такова цена, как это ни прискорбно.

– Это моя земля, Дерри. Моя земля, которую отдали в чужие руки, даже не сказав мне ни слова.

– Это не твоя земля, Том! Эта ферма, как и пятьдесят тысяч других, принадлежит королю Генриху. Ему принадлежит этот дом и эта чашка, которую я держу в руке. Кажется, ты забыл об этом. Уж не думаешь ли ты, что платишь ежегодно десятину на добровольной основе? Единственными владельцами земли являются король и церковь, или ты из тех, кто считает, будто ее следует поделить? Может быть, ты смутьян, Том? Похоже, сельская жизнь сильно тебя изменила.