Буревестник
Шрифт:
— Знаешь, Фира, у нас, летчиков, идет счет на километры налетанные, а я сейчас открою счет Вилику на нахоженные километры. Как ты думаешь, сколько мы их вместе с ним находим за ближайшие три года? Наверное, сот шесть набежит?
Фира только улыбнулась в ответ. Нельсон всегда что-нибудь выдумает оригинальное.
— Итак, объявляю сегодняшний день 22 нюня 1941 года исторической датой, — продолжал шутить Нельсон. — Мы с сыном начинаем первый километр.
Степанян оказался прав. Этот день действительно вошел в жизнь человечества как историческая дата.
Радио принесло миру весть о том, что гитлеровская Германия
Все изменилось вокруг. Война успела наложить свою печать на всех и все. То, чему раньше не придавалось значения, неожиданно стало главным и важным, а важное отошло на второй план. Главное — это все, что связано с войной, а остальные дела, мысли и чувства оказались второстепенными и ненужными.
…Радиопередачу первой услышала Фира. Сначала она не могла понять, о чем идет речь. Слишком уж все казалось невероятным. Все так же светит солнце, все кругом спокойно и радостно, и не может быть, что эти страшные слова, которые она слышит, — правда. У нее не было сил подняться и пойти позвать мужа.
Но он уже все знал. Ей не надо было видеть его лица, она это поняла по тому, как он рывком открыл дверь.
— Война началась. Я к военкому. — лаконично сказал он, надевая фуражку. Фира стояла неподвижно. Она не собиралась удерживать мужа, да это было бы бесполезно…
С того мгновения, когда он услышал это короткое и страшное слово «война», вся жизнь для него сконцентрировалась в таком же коротком слове «фронт». Он даже почти не испытывал иных эмоций, кроме страстного и острого желания очутиться там, впереди, где враг. Ему не нужно было менять себя, перестраиваться. В конце концов он был летчиком, и этим будто бы сказано все.
У Нельсон» появилось мучительное физическое ощущение нарушенной гармонии мира. Он формулировал его для себя как несправедливость, зло, с которым нужно бороться сразу, сейчас, немедленно.
…У военкома уже толпился народ. В первых рядах Нельсон увидел летчика Михаила Клименко, который что-то горячо доказывал военкому. Тот протестовал. Степеням пробился через толпу взволнованных людей к стал рядом с товарищем.
— Зачислите нас в состав «летающих на фронт», — упрямо твердил Нельсон.
— Не имею права. Вы не имеете опыта военного летчика. Есть приказ — гражданских летчиков не брать. — отбивался военком.
Но я же имею большой опыт как летчик. — настаивал Степанян.
— Есть приказ не брать. Не могу, — военком был непреклонен.
Однако Нельсона трудно было переспорить. Он приводил множество аргументов, уговаривал военкома и даже прибегнул к такому запрещенному приему — напомнил военкому о том, что они давно знакомы. По-видимому, доводы, выдвигаемые Нельсоном, были достаточно вескими, и ему удалось в конце концов уговорить военкома. Направление получили всего шесть человек, хотя желающих были десятки.
Вечером было партийное собрание. Оно продолжалось недолго; все было ясно — надо бить врага, бить всеми имеющимися средствами.
Сначала Степанян получил назначение в Ейск. В понедельник ночью он уезжал. Фира была внешне спокойна — она понимала: Нельсон не мог поступить иначе, и сейчас для нее самое главное быть сдержанной и спокойной.
Она осе это хорошо понимала, но понимала умом, а не сердцем. Просто никак не укладывалось у нее и голове, что вся жизнь пойдет иначе. Ей не надо будет вставать утром и провожать его на аэродром, не надо будет прислушиваться, не идет ли он по улице, не придется ей смотреть на пролетающий самолет, стараясь узнать по почерку машину мужа. Всего этого не надо, все отошло, но зато теперь надо другое: очень ждать и очень верить, что все это снова будет. И она знала, что у нее на это хватит сил, и это было главное.
— Я вернусь! Ты ведь знаешь, я не могу быть долго без людей. Жди меня и береги сына, — сказал он жене на прощанье.
А в далекий солнечный Ереван, в дом на тихой улице, где прошло детство Нельсона, в этот день им было отправлено письмо:
«Пока в груди моей бьется сердце, мой священный долг защищать до последней капли крови дорогую Родину, наш прекрасный советский народ, наши цветущие города и села. Мое место — в первых рядах защитников Родины!» — писал он родным. Эти простые и мужественные слова повторяли в те дни сотни тысяч люден. Степанян действительно встал в первый же день войны на защиту родной земли.
…В поезде Нельсон не спал всю ночь. Это была первая бессонная ночь, первое звено в длинной цепи бессонных ночей, которые ему предстояли. Он думал о своих: о жене, которая провожала его спокойная и какая-то бесконечно молчаливая, о сыне, который еще ничего не понимал, но словно чувствовал что-то и не хотел отпускать отца. Думал он и о своих стариках в Ереване, которые сейчас, конечно, думают о нем и о других своих сыновьях. Он думал обо всем этом и чувствовал, как в нем нарастает ненависть ко всем тем, кто посмел бесцеремонно ворваться в его жизнь и повернуть ее по своей воле. Много вопросов задавал себе Степанян и искал на них ответа. Как воевать? Где? Сможет ли он? Когда и куда его направят? Пока это были только вопросы. Ответить на них могла только жизнь. Но одно было ясно для Нельсона — его место там, где уже сейчас нужны решительные и сильные люди, а он знал, что он таков, и это место — фронт. Скорей бы Ейск! Отсюда он начнет свою боевую дорогу.
…Ейск. Оказывается, здесь Степаняна уже ждали, но ждали для того, чтобы оставить инструктором, ждали потому, что знали: Степанян прекрасно справится с порученным ему заданием — научит молодых быть настоящими летчиками. А быть летчиком — это не только уметь управлять самолетом. Все намного сложнее. Надо уметь воевать, а для этого недостаточно освоить технику пилотировании, уметь с блеском крутить различные фигуры, надо слиться с самолетом, стать единым одухотворенным оружием, нацеленным на врага. Только тогда можно стать настоящим воздушным бойцом — и Степанян мог научить молодых летчиков этому умению. Однако Нельсон стремился на фронт, он хотел сам, своими руками бить врага. И со всей свойственной ему настойчивостью он начинает осуществлять свою мечту. Вместе со своим товарищем Михаилом Клименко они борются за право воевать, они протестуют, подают рапорты, что хотят идти на фронт, что имеют сотни налетаных часов. Доказывают, что у них богатый летный опыт. И суровый, задерганный делами полковник разрешает дать Степаняну и Клименко боевые машины. Теперь дело только за самими летчиками. Надо учиться, и как можно скорее. Нельсон старается сжать время учебы до минимума и через пять дней машина знакома ему до последнего винтика.