Бури
Шрифт:
— Отпусти!
— Ни за что, — ответил Владрик. — Я тебя хочу, Шанталь. Ты можешь пытаться говорить со мной, убеждать, но я уже всё решил.
— Решил? За нас обоих? — Она выставила вперёд подбородок. — И что значит «хочу»? Я не вещь, чтобы меня хотеть!
— Нет, ты не вещь, — ответил он и мягко поцеловал её в шею. — Если тебе будет понятней, я скажу, что желаю тебя, жажду тебя.
— Владрик, остановись! — умоляюще прошептала она, чувствуя, как его губы постепенно становятся всё более раскованными, напористыми, касаются её подбородка, и щёк, и ушей.
— Нет, — ответил он. — Я чувствую, что ты меня тоже желаешь, милая. И не пытайся доказать обратное — не поверю.
Шанталь хотела всё-таки оттолкнуть его, но решила ещё немного подождать. Она думала, что всегда сможет остановиться. Казалось, чувства можно взять под контроль, заставить их сжаться и отступить…
Владрик нашёл её рот и жадно поцеловал, всё больше разгорячаясь. Его-то не донимали подобные мысли, он точно знал, что, разогнавшись, уже не затормозит ни в коем случае. И Шанталь не оттолкнёт его, вкусив любовь. От наслаждения не отказываются.
Они долго целовались, и в конце концов он решил, что пора. Подхватил её на руки и понёс в спальню. Девушка глядела на него почти без страха, и он не сдержал улыбки. Конечно, она полагает, будто всегда можно повернуть назад, даже в таком чувстве, как страсть. Сейчас ей придётся убедиться в обратном.
Он несколько грубо кинул её на постель и снял свою рубашку. Потом стащил штаны и медленно опустился рядом. Он видел, что она изо всех сил пытается скрыть от него свой испуг, и нежно погладил девушку по щеке.
— Тебе не нужно меня бояться. То, что происходит между нами, и есть счастье.
Шанталь расслабленно, удовлетворенно улыбнулась его словам, и он быстро, скрипя зубами от нетерпения, снял с неё платье. И вот тогда девушка сжалась, закрываясь руками. Наверное, она наконец-то поняла, что пути назад нет.
— Ты прекрасна! — сказал Владрик и склонился ниже, нашёл её теплые губы. Она ответила на поцелуй, раскрыла рот и впустила его настойчивый жадный язык с той безрассудной отвагой, на которую способна только любящая женщина. И он понял, что должен сказать ей это. — Шанталь!
— Да, Владрик, — прошептала она.
— Я тебя люблю, — сказал он, глядя ей в глаза.
— А я тебя, — ответила она, — хотя и не собиралась признавать этого.
Владрик рассмеялся и склонился к её губам. Это были последние слова, которые он дал ей сказать в те минуты.
Глава 9. Сон четвертый
…Как будто что-то важное произошло. Вернулось преданное, трудное чувство, и я почти обрела себя заново, очнулась от дремы, но в последний миг передумала просыпаться. Идти дальше. Или лететь? Я знала, что они, обладающие именами, меня не прогонят…
…После Промежутка они снова разделились. Конлета злило и расстраивало обстоятельство внезапного исчезновения Алеарда. Грешным делом он начал подумывать о том, что тот остался в Пропасти… Помог выбраться им, растратил силы — и всё. Кристиану удалось убедить его не шагнуть в бездну снова.
— Он выбрался, — сказал штурман уверенно. — Или выберется.
Конлету показалось, что мысленно Кристиан, как и он сам, добавил слово «надеюсь». Да, им и правда оставалось только надеяться.
Конлет ощущал происходящее с удивительной ясностью, чувствовал ребят из экипажа, видел их внутри себя. Он не мог настроиться только на нескольких: на Николая и Раду, На Тоя, на Шанталь, на Алана, на Алеарда и на Фрэйу. Зато он хорошо чувствовал остальных. Иногда всё затихало, но потом возобновлялось с новой силой. Он уставал от этого: слишком много всего происходило не с ним, и он вынужден был следить за этим. Парень решил, что сможет в случае чего с лёгкостью переместиться к остальным, но ошибся. Миры были не так просты, и они нещадно пинали его. Он терпеть не мог пускать всё на самотёк, но ему пришлось смириться с собственным бессилием.
Приняв это решение, Конлет успокоился. После событий в Пропасти он изо всех сил старался не вернуться к прежнему себе. Его не привлекала перспектива снова стать человеком, который придирается ко всему и ко всем. Он расслабился, впустил чувства и шагнул в первый попавшийся мир.
Ему не хотелось становиться рабом, но он хотел есть, и пришлось работать. Этот мир сводил с ума, но Конлет не перемещался. Он решил, что это станет лучшим лекарством от его упрямства. Воспитание себя нужно было с чего-то начинать, и он сделал первый шаг: устроился работать в ресторан, так как был отличным поваром. Готовить его учила бабушка, но никто из экипажа даже не представлял, как хорошо он умеет это делать. Конлет не любил говорить о себе. Он попал на эту работу случайно, и только потом понял, что ему крупно повезло. На подобные должности просто так не брали, но хозяин вскоре сказал ему, что лучше съест свой галстук, чем возьмёт другого повара. Конлет про себя пожелал ему приятного аппетита: он не собирался надолго задерживаться в этом мире.
Конлет готовил с удовольствием и попутно размышлял о том, кто он. Он не задавался этим вопросом, пока на Земле Фрэйа не задала ему другой, не менее важный. Он впал в ступор и для начала решил не поддаваться её чарам. Фрэйа нравилась ему, но иначе, чем остальные. Техника бесила её откровенность, способность говорить искренне и смело, и при этом быть нежной и робкой. Он понимал, что не умеет быть искренним, но ничего не хотел менять. Не хотел, пока добровольно не шагнул в Пропасть и не осознал всю глупость такого поступка. Лишь теперь ему был ясен весь масштаб совершённой глупости. Самоубийство — так и только так называлось то, что он вытворил.
Первые несколько дней Конлет старательно изучал Пропасть. Он встретил робота лишь на седьмой день, и сразу же понял, что единственный вариант — бежать сломя голову. Бежать внимательно, осторожно и очень быстро. Куда подальше. Чем он в последующие несколько месяцев и занимался. Успешно. А потом судьба прищемила ему хвост, да так больно, что он не сдержал крика.
Этот мир был похож на прежнюю Землю. Конлет читал много книг по истории, и удивлялся схожести реальностей. Это была его родная планета, отброшенная во времени на много лет назад.
Он жил в уютной квартире неподалёку от места работы. Тихое место для тихих мыслей. Он дал себе срок в три месяца, но они длились как три года. Ему не терпелось нырнуть в Промежуток, однако сдержанность, как известно, сама по себе не разовьётся, и Конлет заставил настырные мысли сгрудиться в уголке и приказал им ожидать своего часа. Всё будет, — утешал он себя. — Всё получится. Реальности никуда не убегут. Он подождёт. Он научится терпению, спокойствию и выдержке.