Буря мечей. Книга II
Шрифт:
— Какие же, например? — полюбопытствовал принц Оберин.
— Такие, что и сказать нельзя. — Слезы градом катились по ее хорошенькому личику — можно не сомневаться, что каждому мужчине в зале хочется обнять Шаю и утешить. — И ртом и... другими частями, милорды. Он пользовался мной, как только возможно, а еще я должна была говорить, какой он большой. Мой гигант, полагалось говорить мне, мой гигант Ланнистер.
Осмунд Кеттлблэк прыснул первым. К нему присоединились Борос с Меррином, а потом и Серсея, и сир Лорас, и бессчетное количество других лордов и леди. Смех заколебал стропила и сотряс Железный
— Это правда, — гнула свое Шея. — Мой гигант Ланнистер. — Смех стал вдвое громче. Рты раскрывались шире некуда, животы тряслись, а кое у кого даже из носу потекло.
«А ведь я спас вас всех, — думал Тирион, — спас этот гнусный город и ваши никчемные жизни». В зале было несколько сот человек, и все они смеялись, кроме отца. Даже Красный Змей ухмылялся, а Мейс Тирелл, казалось, вот-вот лопнет со смеху, но лорд Тайвин сидел между ними словно каменный, опершись подбородком на сложенные домиком пальцы.
— МИЛОРДЫ! — крикнул Тирион, подавшись вперед. Ему пришлось орать во всю глотку, чтобы быть услышанным.
Его отец поднял руку, и зал понемногу стал утихать.
— Уберите эту лживую шлюху с глаз моих долой, — сказал Тирион, — и вы получите свое признание.
Лорд Тайвин, кивнув, сделал знак, и золотые плащи вывели вон Шаю, порядком напуганную. На миг она встретилась глазами с Тирионом. Что было в ее взгляде — стыд или страх? Что наобещала ей Серсея? Ты получишь все, чего бы ни попросила, будь то золото или драгоценности, думал он, глядя ей в спину, но не пройдет и месяца, как она отправит тебя в казармы к золотым плащам.
— Я виновен, — сказал Тирион, глядя прямо в твердые зеленые глаза отца с холодными золотыми блестками, — виновен, как никто другой. Вы это хотели услышать?
Лорд Тайвин промолчал, Мейс Тирелл кивнул, лицо принца Оберина выразило легкое разочарование.
— Вы признаетесь в отравлении короля?
— Ничего подобного. К смерти Джоффри я непричастен, но виновен в куда более чудовищном преступлении. — Он сделал шаг в сторону отца. — Я виновен в том, что родился карликом и выжил. И сколько бы мой лорд-отец ни прощал меня, я упорствовал в своем злодействе.
— Что за чепуха, Тирион, — сказал лорд Тайвин. — Говори о деле. Тебя судят не за то, что ты карлик.
— Ошибаетесь, милорд. Меня всю жизнь судят за то, что я карлик.
— Больше тебе нечего сказать в свою защиту?
— Могу сказать лишь одно: я этого не делал. Но теперь жалею об этом. — Он повернулся к морю бледных лиц в зале. — Хотелось бы мне иметь столько яда, чтобы достало на всех вас. Вы заставили меня пожалеть о том, что я не то чудовище, каким вы меня выставляете, но дело обстоит именно так. Я невиновен, однако здесь мне правосудия не дождаться. Вы не оставили мне иного выбора, как только обратиться к правосудию богов. Я требую испытания поединком.
— Ты что, рассудка лишился? — осведомился отец.
— Напротив — обрел его. Я требую испытания поединком! Ничто не могло бы доставить его дражайшей сестре большего удовольствия.
— Он в своем праве, милорды, — напомнила она судьям. — Пусть боги рассудят нас. За Джоффри выступит сир Григор Клиган. Прошлой ночью он вернулся в город, чтобы предложить мне свой меч.
Лорд Тайвин стал темнее тучи — уж не хлебнул ли он отравленного винца? Не в силах
— Есть ли у вас боец, готовый выступить в вашу защиту?
— Да, милорды, есть. — Принц Оберин поднялся на ноги. — Я убежден, что карлик невиновен.
Зал ответил ему оглушительным гулом. Особенно отраду Тириону доставило мимолетное сомнение, подмеченное им в глазах Серсеи. Сто золотых плащей долго стучали древками копий по полу, прежде чем в зале опять восстановился порядок. К этому времени лорд Тайвин успел оправиться.
— Поединок состоится завтра, — возвестил он железным голосом. — Пусть боги решают дело, я же умываю руки. — Он метнул на сына взгляд, полный холодного гнева, и вышел в королевскую дверь за троном вместе со своим братом Киваном.
Тирион, вернувшись в башню, налил себе вина и послал Подрика за хлебом, сыром и оливками. Ничего более плотного он, пожалуй, не удержит. Ты думал, я покорюсь без борьбы, отец? — вопрошал он тень, падающую от свечей на стену. Для этого во мне чересчур много от тебя. Он чувствовал странное спокойствие, отняв право судить и решать у отца и отдав это право в руки богов. Если боги, конечно, существуют и им есть хоть какое-то дело до него. Если их нет, жизнь его в руках дорнийца. Но чем был дело ни кончилось, отрадно сознавать, что планы лорда Тайвина потерпели полный крах. В случае победы принца Оберина Хайгарден еще больше ожесточится против Дорна. Еще бы: ведь человек, в свое время искалечивший сына Мейса Тирелла, теперь поможет карлику, едва не отравившему его дочь, избежать заслуженного наказания. Если же восторжествует Гора, Доран Мартелл определенно захочет узнать, почему его брата, приехавшего искать справедливого возмездия, постигла смерть. И Дорн, возможно, коронует-таки Мирцеллу.
Прямо-таки сладко умирать, зная, какую кашу ты заварил. Придет ли Шая поглядеть на его казнь? Будет ли стоять вместе с другими, чтобы увидеть, как сир Илин отрубит его безобразную голову? Будет ли скучать по своему гиганту Ланнистеру, когда его не станет? Тирион допил вино, отшвырнул чашу и пропел с чувством:
Он в глухую ночь оседлал коня,
Он покинул замок тайком,
Он помчался по улицам городским,
Ненасытной страстью влеком.
Там жила она, его тайный клад,
Наслажденье его и позор,
И он отдал бы замок и цепь свою
За улыбку и нежный взор.
Сир Киван этой ночью не пришел к нему. Сейчас они с лордом Тайвином, должно быть, пытаются умиротворить Тиреллов. Очень может быть, что с дядюшкой Тирион больше не увидится. Он налил себе еще вина. Жаль, что он обрек на смерть Саймона Серебряный Язык до того, как узнал все слова песни. Особенно если принять во внимание то, что сочинят о нем после. «Золотые руки всегда холодны, а женские горячи», — пропел Тирион. Быть может, остальное он допишет сам, если будет жив.